14.03.2007 00:00, Чечня
13694
Гудок, Москва
Мы въезжали в Грозный на машине. Если бы прибыли на поезде, то не увидели бы большущей арки «Добро пожаловать- 2007». Арка не хуже, чем в каком-нибудь Мюнхене или Москве.
Нарисованный на арке президент Путин ласковым взглядом смотрит на Ахмада Кадырова. Тот на Путина не смотрит. Отвернулся, можно сказать, от Путина.
Город чист, прозрачен и свеж
Ближе к центру Грозного растет огромная елка. В России елку на праздник в Кремль привозят спиленной, а чеченцы решили не губить дерево – выкопали ее с корнем и посадили. Проспект Кадырова тоже елками засадили, только маленькими.
– Это потому, что террористов среди елок проще обнаружить, чем среди лиственных деревьев? – спрашиваю у Исы Газиева, заместителя командира ОМОНа Грозненского отделения СКЖД, дислоцированного на станции Грозный.
– Да нет, – уверяет Иса. – Просто в Чечне елок никогда не было. А теперь решили посадить.
Бойцы ОМОНа взялись сопровождать меня по городу на всякий случай. А что со мной случиться может? Вокруг спокойствие и мир. Глядя на красивые белые дома, что стоят по проспекту Кадырова, невозможно поверить, что всего несколько лет назад в центре Грозного были руины.
– Дома восстановили очень быстро – всего за несколько месяцев, – объяснили омоновцы.
Теперь проспект Кадырова прекрасен, как дорогие декорации. Ярко сверкают пустотой оконные стекла домов – за ними нет занавесок, не кипит на кухнях вода в чайниках, не сушится белье на балконах. В этих домах никто не живет, потому что они восстановлены только снаружи – просто покрашены и оштукатурены со стороны проспекта. Внутри домов все по-старому – разрушенные стены, пробитые потолки, отсутствие канализации.
– Если бы Рамзан восстанавливал дома целиком, это было бы долго, – восхищались омоновцы неземной красотой нового Грозного. – Зато как прекрасен стал наш город! У людей сердце радуется!
Прохожие действительно были счастливы. Их лица сияли, как сияют лица детей, впервые попавших в театр. Кокетливо топали каблучками чеченские девушки, все как одна крашеные блондинки, пробегали длинноволосые юноши в облегающих брючках – очень уж они напоминали московских геев.
– Какие геи, скажешь тоже! Это у нас мода такая молодежная. До 18 лет можешь волосатым ходить, а потом обязан постричься, как нормальный человек. Мусульманину нельзя быть волосатым, потому что ему надо ехать на хадж. А педиков у нас здесь нет ни одного – если бы я узнал, что у меня брат гомосексуалист, я бы его вывел на окраину города и расстрелял. Нечего тейп позорить, – просто сказал Арби, один из моих сопровождающих.
По словам Арби, если и было чего в республике плохого, так это наркоманы и проститутки. Но Рамзан всех перевоспитал уже в 2006 году.
– Люди Рамзана ходили по Грозному, ловили наркоманов и сажали их в подвал. Так и держали там, пока наркоман не вылечивался. А проститутку приводили домой и говорили родственникам: если она еще раз выйдет на панель, мы всю вашу родню по телевизору покажем.
Полгода Чечня смотрела по телевизору на лица проституток и наркоманов, а также их родных, пока этих самых проституток и наркоманов не стало вовсе – то ли перевоспитались, то ли родственники вывели их на окраину и расстреляли.
Зато теперь город Грозный чист не только с виду, но и по содержанию.
Проходной режим
Грозненский вокзал прекрасен не меньше, чем дома на проспекте Кадырова. Только в отличие от них вокзал – настоящий. До войны был двухэтажным, теперь стал одноэтажным. Но все равно новый вокзал лучше прежнего. Чисто, просторно и много милиции. Кроме милиции – никого.
– Проходной режим, – объяснила начальник Грозненской дирекции по обслуживанию пассажиров Лейла Тарамова. – Пускаем только пассажиров. Сегодня поезда нет, вот и пассажиров нет. А вчера пришел московский поезд, и пассажиров было полно. Зато в кафе всех пускаем.
Некоторые даже из города приходят обедать.
В кассовом зале – столик. За столиком сидят два омоновца. К столику небольшая очередь. Здесь идет регистрация, как на самолет. Без регистрации пассажира в поезд не пускают. На каждого пассажира омоновцы делают по рации запрос. В отдельной комнате специальные сотрудники смотрят по компьютеру, нет ли данного человека в федеральном розыске. Вроде бы мышь не проскочит. Но вот беда – в последнее время в республике пооткрывали уйму коммерческих касс.
– И непроверенные пассажиры садятся на линейных станциях, – сокрушался сотрудник в форме. – Из центра то и дело замечания по этому поводу делают, а что мы можем? Тут единственный выход – закрыть к чертовой матери все коммерческие кассы. Чтоб их коммерция не мешала нашей проверке.
– Следующий! – позвали люди в форме очередного пассажира. А я вместе с Тарамовой пошла осматривать депо. Оно располагалось с другой стороны железнодорожных путей. По территории депо ходили женщины, обвязанные пуховыми платками. За собой они тащили мусорные мешки.
– Это проводницы, которые вчерашним поездом приехали. А сегодня вышли на субботник. Любят свою работу, вот и трудятся без выходных, – объяснила Лейла Тарамова.
Эти женщины два раза восстанавливали грозненский вокзал собственными руками. Первый раз – в начале 1995 года.
– О том, что надо идти восстанавливать вокзал, мы узнали по радио, – рассказала одна из проводниц. – Пришли на развалины, стали разбирать мусор. Запах стоял жуткий. Ходили по округе, собирали кирпичи, которые были целыми. Из них построили новый вокзал. Работали в основном женщины. До вокзала пешком ходили – транспорта не было. Зарплату нам никто не платил.
В следующую войну вокзал опять разбомбили – пуще прежнего. И опять Тарамова позвала всех восстанавливать вокзал. Пришли 400 человек.
– Вся территория вокруг вокзала была покрыта частными нефтяными колодцами, – с ужасом вспоминает Лейла Хамидовна. – Владельцы колодцев уходить не хотели, отстреливались. С нашей стороны была милиция, так и с их – милиция. В Москве об этом узнали, приехал министр сельского хозяйства и сказал нам: чего вы тут хулиганите? Не нужен Грозному никакой вокзал, идите лучше кукурузу сажайте. Потом откуда-то приехал поезд с журналистами, они показали на всю страну, что тут творится. И тогда к нам Кошман примчался – он вон в том желтеньком вагончике, в котором сейчас чебуречная, неделю заседал. В итоге было принято решение восстанавливать движение на участке Москва – Грозный.
Когда территория была наконец отбита, бывшее железнодорожное хозяйство представляло собой сплошное нефтяное болото, 787 разбитых вагонов и полуразрушенное трехэтажное здание с цистерной на крыше.
Найти и отослать
В бывшем здании локомотивного депо теперь прачечная. Новенькие японские стиральные и гладильные машины стоят здесь без дела с 2003 года.
– Запустим прачечную, как только заработает городская канализация, – объяснила Лейла Хамидовна. Сейчас белье для пассажиров стирают аж в Адлере. А сроки запуска городской канализации, как и в 2003 году, определяются словом «скоро».
Возле прачечной громоздились две металлические бочки – каждая размером с трехэтажный дом.
– А это котлы для котельной. Нам их сюда привезли, а они оказались без комплектующих. Вот мы и хотим найти производителя и отослать ему обратно. Правда, откуда пришли котлы, никто не знает.
…Кругом кипела жизнь – железнодорожники что-то чинили, красили, засыпали землей остатки нефтяных болот. Нефть все равно выходила наружу и покрывала территорию вязкими черными лужами.
Сауна по-чеченски
Заместитель командира ОМОНа Грозненского отделения Северо-Кавказской Иса Газиев охраняет вокзал с 2002 года. Вместе с отрядом приехал из Гудермеса.
– Вначале под этим навесом стояли, – показал Иса на ржавые металлические балки, заканчивающиеся крышей. – В дождь, ветер тяжело было.
В ноябре прошлого года ОМОН переехал в новое здание – здесь есть все, включая небольшую гостиницу для высокопоставленных гостей, душ, кухню и даже сауну. Правда, сауной никто пока не пользовался – тоже ждут запуска городской канализации. В душе высокопоставленные гости могут при желании поливаться из ведра.
Иса с гордостью водил меня по дому. Вот кабинет медицинской помощи с памятками: «Отравление угарным газом», «Уремия». Дальше кабинет психолога. Самого психолога на месте не было, зато было свидетельство: «Умахаева Бэлла окончила курсы психологической помощи населению Чеченской Республики, пережившему психотравмирующие события». Спальное помещение, где живет суточный наряд. Комната психологической разгрузки с телевизором и аквариумом. Спортивный и тренажерный залы.
Все новое, дорогое и красивое. Впечатление, что мы попали не в штаб ОМОНа, а на дачу какого-нибудь бизнесмена. Из общего блеска выделяется только истертая школьная доска, висящая в учебном классе.
– Лучше не смогли достать, – объяснил Иса. – В Чечне школьных досок дефицит. Да и эта сойдет – в милиции люди не слепые работают, должны видеть.
Иса пригласил к себе домой. Он живет недалеко от вокзала в одной из пятиэтажек. Вместе с женой и двумя детьми он просто занял одну из пустующих квартир на третьем этаже.
– Люди ищут, где потолок и стены целы, там и поселяются, – смеется Иса. – В нашем доме заселена уже примерно половина квартир, остальные разбиты.
Канализации и водопровода в домах нет. Воду покупают по три рубля ведро. В туалет ходят в подвал и в соседние подъезды.
– Это самое сложное – свой подъезд охранять! – говорит Иса. – Мы с женой круглые сутки караулим, чтобы не забегали. Раньше туалет во дворе стоял, но его развалили. Я недавно предложил соседям скинуться и провести водопровод. Отказались – денег нет. Не все ведь в милиции работают. Пришлось на свои деньги себе канализацию с водопроводом проводить. Я мотор в подвале поставил, пробил дырки в стене, шланги к основной городской трубе подсоединил, нанял людей люки прочистить. Теперь у меня, единственного в доме, есть и вода, и канализация.
Зато у всех есть газ и свет. Свет слабый.
– Нашу трансформаторную будку давным-давно разбомбили. Вот мы и провели проводку к столбам на соседней улице. Там уцелевший трансформатор есть, один на весь микрорайон. Двор не асфальтируют – только дождь пройдет, сразу грязи по колено. Я на работу выхожу в чистых ботинках, прихожу в грязных.
Вся надежда на калоши
Недалеко от вокзала – одно из немногих восстановленных предприятий. Раньше оно называлось «Чечобувьбыт», теперь – «Обувьбыт – мяхьси». «Мяхьси» – это длинные кожаные сапоги, национальная обувь. Предприятием руководит Лема Чинтиев. На посту директора он с 1971 года. Поэтому все прекрасно помнит. В советское время здесь работали 887 человек, было три обувных цеха. Остановилось предприятие в 1994 году, было заново запущено в 2002-м. Восстановили два цеха – один по-прежнему ориентирован на обувь, второй – на швейное производство. Были закуплены японские швейные машины, создано более 300 рабочих мест.
300 мест – это теоретически. Практически в «Обувьбыте» работают пять человек включая директора. Еще 49 ушли в неоплачиваемый отпуск.
– Сейчас у нас действует только один участок – по ремонту обуви, – объяснил Лема.
Мы шли по цехам. Грустно стояло дорогое японское оборудование. Молчали швейные машинки. Только в одной комнате кипела работа – три работницы пришивали к стоптанным сапогам молнии и подбивали каблуки.
– Мы сейчас в депрессии находимся, – вздыхает директор. – Пытались шить военные ботинки, форму, обращались во все заинтересованные организации, госорганы, но так и не получили ни одного госзаказа. Нас только включили в списки на госзаказ, стоим в очереди. Ждем, но так пока и не дождались.
Одна из стен завешена синим материалом. Над стеной надпись: «Наши модели». Стена абсолютно пуста – модели отсутствуют. Заказы Лема Чинтиев ищет день и ночь. За месяц нашел только один – местный театр попросил пошить 27 пар ботфортов. А в прошлом месяце строительная компания заказала рабочие рукавицы.
– В прежние времена нашу обувь в Грозном брали три десятка магазинов, – говорит Лема.
– Теперь этих магазинов нет, вся торговля – на рынке. Поначалу я пробовал отдавать продукцию частникам на реализацию. Прошло два года, а я до сих пор денег не вижу.
Лема Чинтиев пытался открыть свои торговые точки, но не смог найти оборотного капитала. На сырье тоже денег нет.
– Отечественная ткань цвета хаки быстро линяет, теряет цвет. А импортная продается крупными партиями, для ее закупки нужны значительные суммы денег. Что касается обуви, то ее и без нас достаточно на рынках. Единственное, чего не хватает, так это калош. В Чечне многие ходят в калошах. В России всего два завода калоши делают, но они мне не конкуренты – я свои дешевле на 100 рублей отдам, и их возьмут.
Линию по производству калош Лема нашел в Пятигорске. Стоит она $100 тыс. Денег никто не дает, но Лема все еще верит – с помощью калош он сможет возродить родное предприятие. А пока единственная пара обуви на весь обувной цех – кроссовки на плакате «Юнисеф». Кроссовка бодро наступает на мину. «Мин нет!» – уверенно сообщает плакат.
Танцуем «Березку»
Республиканский центр детско-юношеского творчества ютится в бывшем детском саду. До войны центр назывался «Дворец пионеров» и представлял собой действительно дворец, который нынче весь разрушен. На руинах висит портрет Кадырова – верный признак того, что дворец скоро будет восстановлен. Только вот центр детско-юношеского творчества вряд ли туда переедет – дворец уже присмотрела мэрия Грозного.
Самой большой популярностью в центре пользуется хореографическая студия – после нее ребенок может попасть во взрослый ансамбль и зарабатывать самые настоящие деньги. Например, 500 руб. в месяц. А те, кому не повезло, тоже внакладе не останутся – невесты и женихи, умеющие танцевать, в Чечне ценятся.
Ведет хореографическую студию Лариса Цахилова.
– Во дворце у нас огромный зал был, теперь комнатка в 24 квадратных метра, – переживает Лариса. – Еле размещаемся. А детей ведут и ведут. Отказывать неудобно, но приходится. Куда столько детей девать?
В комнатке 24 квадратных метра пожилой чеченец играл на баяне «Во поле березка стояла». Два десятка девочек от пяти до пятнадцати лет, помахивая платочками, водили хоровод. Девочки старались.
– Указание пришло из чеченского правительства, – объяснила мне Лариса, – разнообразить национальный репертуар русскими танцами. «Березку» мы уже разучили, осталось сарафаны сшить. Потом кадриль начнем разучивать. Представляете, Путин приезжает из Москвы, мы выходим на сцену и – бац! – танцуем «Березку». Все в обморок упадут.
Лариса мечтательно закатила глаза. Я испугалась, как бы она сама не упала в обморок.
Встреча с Чайковским
Наступил вечер, мы поехали обратно в штаб ОМОНа. По дороге заехали в церковь. Мечеть в Грозном еще не отстроена, а вот церковь была освящена еще в ноябре прошлого года. Жизнь в ней шла полным ходом – из грузовика вылезали солдаты со своими матрасами, подушками и одеялами. Пожитки они тащили в подсобные помещения возле церкви, чтобы расположиться здесь на постой. На две недели. Затем их сменят другие солдаты, других – третьи и так далее, пока мирная жизнь не наступит окончательно.
В одной из комнат мне удалось обнаружить матушку Валентину. Матушка сидела на полу на матрасе и о чем-то думала. Увидев меня, вскочила и побежала открывать двери храма. Следом за ней, подволакивая ногу, бежал пожилой мужчина в деловом черном костюме.
– Позвольте представиться! Чайковский, вор в законе! – дружески протянул мне руку мужчина.
– Чайковский – это фамилия или кличка?
– И то, и другое! – уверил меня Чайковский. – Про меня написана тысяча книг. В каких я только ограблениях не участвовал!
Владимир Чайковский пригласил меня в свою келью – небольшая комнатушка в сарае на улице. Матрас опять же на полу. На подоконнике – конфеты «Ласточка».
– Берите! От того, что в церкви дают, нельзя отказываться! – Он сунул мне в руку пяток конфет и рассказал свою историю.
Об открытии церкви в Грозном «вор в законе» узнал в Греции, где жил в качестве послушника в одном из афонских монастырей.
– Я сразу почувствовал, что это мое призвание – ехать в Чечню! – сообщил Владимир. – Пришел к настоятелю монастыря, попросил благословения.
Настоятель отпустил послушника «сеять зерно». Вскоре Чайковский был уже в Грозном и развернул здесь масштабную агитацию по обращению мусульман в христианство. Целыми днями бывший «вор в законе» ходил по рынкам, вступал с местным населением в задушевные беседы и приглашал их в храм за святой водой. На агитацию поддались мусульмане исключительно женского пола – в Чечне женщин в мечеть не пускают, а в церковь – пожалуйста. Теперь на каждой службе можно встретить с десяток чеченок.
– Русским поучиться нужно, как они себя ведут! Обувь на входе снимают! – восторженно рассказывал Чайковский, размахиваяруками.
Пока ни одна чеченка не крестилась, зато святая вода идет нарасхват. Женщины поверили, что эта самая вода избавит их от болезней, мужей – от любовниц, Чечню – от войны. Такой мистический подход Владимира нисколько не смущает:
– Пусть с предрассудков начнут, а потом перейдут к настоящей вере, – убеждал меня Чайковский.
Ходить по рынкам он нисколько не боится – у Владимира рак, и жить, по его словам, ему осталось несколько месяцев. Отец Варлаам, настоятель церкви, даже договорился с одной из больниц об операции, но Чайковский отказался: «На все воля свыше».
Матушкин крест
Церковь работает в выходные и праздники. Однако стоит прийти сюда хоть одному прихожанину, ему тут же откроют двери. Матушка Валентина сядет за столик с иконками и свечками и расскажет о своей судьбе.
– Я пришла к Богу 11 лет назад. Жила в монастыре, собиралась принять постриг, но тут произошла история, которая круто изменила мою жизнь. В «Церковном вестнике» я прочла, как служители церкви ездили в Чечню, в Веселовский район. Раньше там стоял крест, но бандиты его разрушили. Русские восстановили крест – боевики опять разрушили. Тогда военные и священники в основание креста заложили динамит. Мол, чеченец полезет крест уничтожать, а тут – бах! И нет чеченца. А крест как стоял, так и будет стоять. Я как прочла, глазам не поверила! Пошла к благочинному Георгию, спрашиваю: разве можно такое назвать божьим делом? Отец Георгий и разговаривать со мной не захотел: «Ты что, на стороне бандитов?»
Каждый день я молилась в надежде, что крест еще стоит. Что никто пока не покалечился. А потом надумала сама в Чечню поехать. Предупредить чеченцев об опасности. Где стоит этот крест, я не знала, поэтому вначале приехала в храм. Добиралась до Грозного где на автобусе, где пешком. Федералы останавливали, думали, что я беглая снайперша. Добралась наконец до храма, рассказала обо всем батюшке Варлааму. Он меня поддержал, сказал: оставайся здесь, работай, мы обязательно найдем тот крест. Только пока ему некогда. Вот и сейчас поехал в Слепцовскую, там тоже храм восстанавливают. Будет второй православный храм на территории Чечни.
Матушка Валентина замолчала. В церковь вошел солдат с автоматом.
– Вас там из чеченского ОМОНа спрашивают, – сказал мне парень. – Им ехать надо – вызов поступил.
Мы вышли на улицу. Светила луна. Наступала чеченская ночь – черная и ясная, как все чеченские ночи. (Гудок, Москва, 14.03.2007, Аделаида СИГИДА, спец. корр. «Гудка», Грозный)
Следите за новостями воровского мира на канале Прайм Крайм в Telegram и Яндекс.Дзен
