О том периоде, когда он завязал и обзавёлся семьей, не знаем и не нам его за это судить. А "сукой" он был в порт Ванино в окружении небезызвестного Ивана Упорова погоняло Черт, коменданта Ванинской пересылки, который подвинул Олейника, пришедшего на смену Фунту. Все они там грабили простых зэков и гнобили "честных воров". А потом он попал на Ленковый, о котором писал Туманов, и стал "беспредельником". Предводителем у них был некто Анисимов. Если дойдут руки, сделаем об этом ролик. Тему знаем досконально.
Как-то утром, когда мы собирались на развод, а ночная смена только появилась в лагере, помощник бригадира Билетов, работавший в ночную смену, подошёл к Чернову и что-то шепнул ему на ухо. Они быстро направились к нарам одного из заключённых — Бабакова, и вытащили из-под его матраца топор, который тому удалось стащить на шахте и незаметно пронести в зону лагеря. Чернов с Билетовым препроводили Бабакова вместе с топором на вахту, а мы отправились на работу. В бригаде разнесся слух, что Бабаков — в прошлом один из вожаков преступного мира — хотел топором убить бригадира, его помощника и ещё кое-кого из лагерной обслуги. Трое суток просидел Бабаков в карцере, а когда его выпустили, снова вернулся в нашу бригаду без неприятных для него последствий. Начальнику лагпункта он сказал, что украл топор, чтобы продать повару, и последний подтвердил это. Иван Федорович Бабаков долгое время принадлежал к когорте наиболее авторитетных воров на Колыме. Он был высокого роста, крепкого телосложения и в воровском мире получил кличку «Полтора Ивана». Привезли его на Колыму в середине тридцатых годов, когда начальником Дальстроя был ещё Берзин. Многие воры знали Бабакова ещё «по воле», и здесь он сразу же стал главарём преступного мира. Из лагеря он, как и большинство его коллег по вольной профессии, сразу же сбежал. Многие воры скрывались в Магадане или в тайге, где жили в бревенчатых домиках, часто наведывались в город и посёлки к своим освободившимся из лагеря или находившимся в бегах дружкам; совершали нападения на склады, магазины, машины на Колымской трассе, а то и просто на квартиры зажиточных горожан. В притонах и шалманах Магадана обсуждались воровские дела, разрабатывались планы ограблений, делилось награбленное добро, не прекращались пьянки, дебоши, картёжные игры. С приходом к власти в Дальстрое Павлова и Гаранина, а затем Никишова положение резко изменилось. Вместе со значительным увеличением числа заключённых возросло и число охранников, контролировавших всю ранее необъятную, а теперь значительно поредевшую тайгу. В лагерь были загнаны почти все заключённые: бесконвойные и условно-досрочно освободившиеся при Берзине; выловлены были и беглые уголовники-рецидивисты, «дрейфовавшие во льдах». В лагере, как это было раньше, блатные уже не могли совсем не работать, и им приходилось приноравливаться к новому режиму и порядку. В условиях массовых гонений на политзаключённых воры быстро заняли все ключевые должности в лагере: нарядчиков, старост, бригадиров, дневальных, каптёров. А там, где оставались в придурках ещё заключённые-бытовики или политические с легким 10-м пунктом, и они находились под пятой у блатарей. Нередко власть урок распространялась и на санчасть. По воровскому закону вор вора не должен заставлять работать — для этого существуют фраера. Поэтому в условиях, когда всем заключённым надо было трудиться, нарядчики и бригадиры устраивали блатных на те или иные должности, где можно было работать в охотку или за них работали фраера. При этом в столовой им всегда обеспечивалось приличное питание, чтобы они сохраняли хорошую физическую форму и боевой дух. Бабакова отправили на участок Линковый прииска Скрытого и назначили бригадиром. В бригаде всё было как у «людей»: голодные фраера вкалывали, а блатные гужевались, покрикивали на работяг, учили их уму-разуму матом, кулаком и дубинкой. Бригада работала хорошо, работяги получали большие пáйки, но при изнурительном труде в забое им всё равно не хватало еды и они постепенно доходили. У блатных же был и хороший приварок из лагерной кухни, и продукты с воли. Многие из них, несмотря на большие сроки заключения, свободно выходили за зону, общались на вольном поселке с освободившимися из лагеря ворами, собирались там за карточным столом, за бутылкой спирта, обсуждали воровские дела. Лагерные блатные снабжали вольных воров золотишком, а те в свою очередь обеспечивали своих лагерных собратьев по духу жратвой, шмотками и деньгами. Бригада Бабакова работала на открытых работах — на полигоне. Рабочими инструментами было всё то же «трио»: кайло, лопата и тачка. На промприборах перед шлюзом теперь стали устанавливать скрубберы — вращающиеся бочки большего диаметра и длины, куда подавались пески с транспортерной ленты и разбрызгивалась вода, обильно смачивая их. Бабаков достал для своей бригады бульдозер, который, как говорили, он выиграл в карты. Его привезли отремонтированным с соседнего прииска, где он был списан в металлолом. В бригаде Бабакова кроме нескольких десятков фраеров числились и воры, которые занимали различные должности, но работали, главным образом, кулаком и матом, подгоняя нерадивых работяг. Доходяг в свою бригаду Бабаков не принимал, а если кто-либо из заключённых выбивался из сил и уже не мог хорошо работать, списывал с помощью нарядчика в другие бригады. Работать в бригаде Бабакова считалось почётным и для здоровых мужиков было выгодным. Золото с прибора Бабаков не «отначивал». Наоборот, когда его не хватало до плана, добавлял из резерва, который пополнялся за счёт других бригад. Бригада Бабакова гремела на весь Дальстрой. Почёт и уважение бригадир снискал далеко за пределами прииска. Постоянно о нём и его бригаде печатала статьи внутрилагерная газета Заплага «За металл». В бараке у бригадира была отдельная комната, убранству которой мог позавидовать любой «вольняшка». Здесь собирались авторитетные воры, иногда с воли или с других приисков. Гостеприимство Бабакова ценили, и не раз, придавая себе вес в воровском мире, не без гордости похвалялись блатные: — Я с Иваном Федоровичем вместе кушал! Нередкими гостями Бабакова были надзиратели, дежурные и конвоиры. Между ними установились партнерские отношения, и друг друга они не подводили. Наливали за столом им блатные, и закусывали надзиратели. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Вскоре после окончания войны на Линковый назначили начальником лагпункта бывшего военного — лейтенанта Мороза. На фронте он командовал штрафным батальоном. Впервые в сопровождении надзирателя и нарядчика новый начальник направился после конца рабочего дня в лагерную зону. Побригадно колоннами во главе со своими бригадирами заключённые выстроились на плацу для поверок. — А вот наша знаменитая бригада Бабакова! — объяснил надзиратель, когда процессия подошла к ней. — Ты, значит, Бабаков? — спросил новый начальник лагпункта стоявшего рядом хорошо одетого заключённого. — Нет, я его помощник. — А почему бригадир не вышел? — обратился начальник к надзирателю. — Он сегодня немного приболел. — Ну ладно! Пойдем осматривать бараки. Бабаков в нарядном халате сидел в своей кабине за столом с друзьями и соратниками. Кровать в углу комнаты была покрыта белоснежным постельным бельём, шерстяное одеяло и пуховые подушки довершали убранство койки бригадира; над кроватью на стене висел персидский ковер. На столе стояла начатая бутылка спирта, открытая банка американской свиной тушёнки, кетовая икра, банки с крабами, тресковой печенью, фасолью, селёдка. — А! Начальник пришел! Присаживайся к столу. Будем знакомиться, — по-свойски произнес бригадир. — Встать! — рявкнул на него Мороз. Иван Федорович оторопел от неожиданности, удивлённо взглянув на простого начальника лагпункта, который без всякого уважения встретил прославленного бригадира. Но всё же, не спеша, поднялся. — Можно и встать, — сказал он примирительным тоном. — Я начальство уважаю. — В карцер! На пять суток! — обрезал его Мороз, обратившись к надзирателю, и круто повернувшись быстро вышел из барака. Надзиратель поспешил за начальником, но вскоре вернулся и, обратившись к Бабакову, сокрушённо сказал: — Ничего не поделаешь! Придётся идти в изолятор. — Ладно! — согласился Иван Федорович. — Но только печку расшуруй пожарче. Матрац, подушка, одеяло и жратва чтобы у меня были! Через некоторое время Мороз решил посетить изолятор. — Это что за изолятор? Все вещи и еду забрать! Голые нары и штрафной паёк! Плиту залить водой, — приказал начальник. В дальнейшем Мороз решил, что летом в карцере слишком вольготно будет штрафникам — гораздо лучше, чем на работе. Лагпункт находился у крутого склона сопки, и начальник приказал выдолбить изолятор в вечномёрзлой скале так, чтобы и летом в нем было около нуля. Опыт этот для повышения сознательности заключённых вскоре переняли и другие начальники лагпунктов ОЛПа Скрытого. Полагалась в изоляторе температура не ниже двенадцати градусов тепла, но фактически зимой она всегда была ниже нуля. Засунут, бывало, в печурку пару веточек да вату из старой телогрейки так, чтобы только дым из трубы шёл. Вышел Бабаков из карцера, остался бригадиром. Как будто существенные изменения в бригаде не произошли: блатные на работе у костра греются, фраера вкалывают. Но былого уважения к себе Иван Федорович не почувствовал. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Однажды Мороз решил посмотреть, как работают заключённые. Урки, презрительно фыркнув, даже не отошли от костра. Только Бабаков встал и подошёл к начальнику. Ничего не сказал Мороз, но, придя в лагерь, приказал нарядчику представить ему картотеку заключённых. Выбрав из неё карточки воров — бандитов со статьей 59-3, сказал: — В отдельную бригаду их! И что заработают, пусть то и получают. В рабочих бригадах подбери новых бригадиров: толковых мужиков из бытовиков или даже из политических. Лишь бы бригады хорошо работали. Думаю, без кулака и палки можно обойтись. А если кто вздумает филонить или бузить, направлю их в бригаду к блатным на перевоспитание — пусть там «свой дух» покажут! Ничего не оставалось нарядчику, как подчиниться — понял, что шутки с новым начальником лагпункта плохи. На следующее утро Мороз сам вышел на развод, взял из рук нарядчика картотеку, стал пофамильно вызывать заключённых из бригады Бабакова и оценил усердие нарядчика. Зато блатные стали волком смотреть на обоих, раздумывая как сбросить навалившееся на них бремя. Конечно, силёнок у них хватало, и поработать в охотку они были не прочь, пока ещё в столовой повар хорошо кормил их, но целый день ишачить, как простые фраера, — это было уж слишком! По привычке они обратились к своему бригадиру, всегда что-то придумывавшему: — Мы тебя всегда поддерживали, доверяли и сейчас пойдем за тобой. Только ты обеспечь нам достойную жизнь! Но на этот раз вожак ничем не смог помочь им. — Убить надо суку-нарядчика и бригадиров всех фраерских бригад! Начальство без нас не обойдется: само пригласит руководить фраерами. Не выполнит план добычи золота, с него же шкуру сдерут, — предложил один из его помощников. Но Бабаков не спешил с решением. Это взбесило блатных: — Сам ничего придумать не можешь, и нас поддержать не хочешь. На херá нам такой бригадир! Не видя другого выхода, Бабаков решил: пока не заморило его лагерное начальство, не задушили свои, пока «силушка по жилушкам переливается» — бежать из лагеря. Ведь есть же у него кореша и в других лагерях, и на вольных поселках, и в Магадане! Никто из них в убежище и помощи не откажет. Захватив пару паек хлеба и хвост селёдки, улучив момент, когда конвоир зашёл в тепляк к геологам погреться и «чифирнуть», Бабаков пустился в бегá. Погода стояла хорошая, но снега было много и идти было трудно. Перевалив через сопку, Бабаков решил свернуть на дорогу к Берелёху, где надеялся на время укрыться у друзей. При появлении машин или пешеходов на трассе, сворачивал в сторону и ложился в снег. По дороге двигался быстро, но собаки, преследовавшие его, и вохровцы на лыжах бежали быстрее... Как только обнаружили отсутствие бригадира, конвоир выстрелом в воздух предупредил вохру о побеге. По тревоге был поднят дивизион, и вскоре телефонные звонки сообщили о беглеце на все ближайшие прииски и КПП. Отряды вохровцев направились на поиски и с Беличана, и с Мальдяка, и с Ударника и с Берелёха. Через день, избитый и окровавленный, Бабаков лежал в изоляторе лагпункта Линкового. В свою бригаду Бабаков не пошёл. Попросил у Мороза направить его простым забойщиком в любую другую. Так попал он в бригаду Чернова. В бригаде встретили его настороженно, близких контактов с ним не заводили. В старой бригаде на него зла не держали. Он потихоньку отошел от блатных дел, но в суки — в помощники лагерной администрации — не пошёл и этим, видимо, спас свою жизнь. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Шестнадцать блатных банды Стального по решению начальства Заплага были рассредоточены по разным приискам. Следуя заветам своего вожака, все они совершили в своём лагере в течение месяца-двух по убийству или другому тяжкому преступлению, и вновь оказались вместе в штрафной зоне участка Линкового. Здесь были такие же воры, как они, многие — из бывшей бригады Бабакова, остальных привезли за лагерный бандитизм с других приисков. Все они работали под конвоем на одной и той же шахте. В столовой к своему лагерному питанию никаких добавок они не получали — сидели на голой пайке и постепенно стали «доходить». Положение блатных становилось отчаянным. Несколько бывших честных воров, не видя другого выхода, упросили начальника лагпункта вернуть их в общую зону, обещая покончить со своим воровским прошлым. Фраерами они, конечно, не стали, а обычно, перейдя в разряд сук, получали блатные места в лагерной обслуге. Но теперь они уже знали, что им, как предателям, вынесен честными ворами смертный приговор. Непримиримая вражда между честными ворами и суками не прекращалась ни на день. Как-то дежурный надзиратель вызвал Василенко в изолятор, в котором находились сука и честный вор. За какое-то нарушение режима ссученный попал в ШИЗО. Честные воры, узнав об этом, решили, что это удобный случай расквитаться с ним. Намеченный урками палач умышленно нарушил режим, попал в изолятор, ночью задушил суку и отрезал ему голову спрятанной в обуви и незамеченной при обыске крышкой от консервной банки. Когда Василенко вошёл в карцер он увидел голову казнённого, насажанную на один из прутьев решётки, отделявшей камеру от коридора с печкой. В другой раз прямо в бараке блатные забили в голову своей жертвы ржавый костыль. По соображениям гуманности после окончания войны в нашей стране была отменена смертная казнь. В какой-то мере это облегчало положение бандитов. Каждый из них уже получил срок «на всю катушку» — 25 лет, многие неоднократно. При осуждении на новый срок, старый погашался (25 лет было максимальным сроком заключения), так что, в сущности, вор получал дополнительно лишь один-два года лагерного срока, что его мало тревожило. Бежать из лагеря было рискованно, так как даже хорошо подготовленный побег, как правило, кончался поимкой беглеца. При этом вохровцы обычно не приводили его в лагерь, а убивали на месте. По мнению Стального и его единомышленников единственным выходом из создавшегося положения был лагерный террор — нападение на обслугу и, прежде всего, на сук. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Правящая элита воров, заседая на своей «правилке» или, как иногда говорили в лагере, «на политбюро», дотошно рассматривала поведение каждого обвиняемого и выносила приговор. Затем, вызвав очередную жертву в сушилку, где заседали воры-законодатели, объявляли решение суда и приводили его в исполнение. Обычно, скрутив осуждённого, душили его шнурком или веревкой, заталкивали под нары и вызывали для разбора следующего «клиента». Бывали случаи, когда в морг больницы с Линкового привозили на телеге по три-пять, а иногда и более трупов со «шворками» (шнурками) на шеях. Когда Мустафа Карим попал в больницу с раздроблённой стопой, врачам удалось спасти ногу, но передвигаться он мог лишь с костылем. Начальник ОЛПа старший лейтенант Викторов несколько раз приходил в больницу и вызывал Карима в кабинет врача, требуя назвать имена руководителей бандитских формирований штрафной зоны Линкового, обещая взамен перевести его со штрафного пайка на больничное питание и оставить в лагпункте Двойном после выздоровления. Но Карим молчал, зная, что за этим последует немедленная расправа с ним блатными. После выздоровления и выписки из больницы Мустафу снова отправили на Линковый, откуда вскоре привезли в морг его труп со шворкой на шее. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Чем истощённее заключённый, тем ýже круг его интересов и меньше вероятности серьёзного психического заболевания. Один заключённый — сильный, здоровый урка — был водворён на Линковом в жестокие морозы в карцер, который практически не отапливался и где он отморозил обе ступни ног, так что их пришлось ампутировать. Для доходяги это не было большим уроном, а лишь избавлением от тяжкого непосильного труда в забое, но для вора, привыкшего подавлять фраеров своей силой и славившегося крепким здоровьем, это было трагедией. С буйным помешательством его отправили в Центральную больницу на Левый берег. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
С назначением Мороза начальником лагпункта Линкового его разделили на две зоны. В одной из них (общей) под управлением ссученных воров в качестве нарядчика, бригадиров и прочих придурков находились фраера — в основном, политзаключённые; в другой (штрафной) за дополнительным проволочным ограждением жили честные воры, отказавшиеся сотрудничать с лагерным начальством на неприемлемых для них условиях. После нападения на лагерную обслугу и убийства фельдшера Клименкова и других заключённых, главным образом — ссученных воров, положение пленников штрафной зоны ещё ухудшилось, и постепенно часть честных воров стала переходить в разряд сук. Когда честные воры лагпункта были уничтожены или ссучились, сук стало слишком много для одного лагпункта — для них уже не хватило блатных должностей, и по приказу начальника ОЛПа Викторова часть ссученных была переведена в центральный лагпункт. Они были назначены на должности внутрилагерной администрации и легко справились с местными честными ворами. В лагпункте Двойном власть находилась ещё в руках честных урок. Большинство бригадиров были авторитетными ворами; ссученные, как и фраера, всячески притеснялись ими, но до убийств дело доходило редко. Суки старались в шахте не работать, где закол на голову мог внезапно обрушиться, а потом разбирайся, убийство это или несчастный случай. На поверхности тоже могли устроить самосуд: при подъёме из глубокого шурфа отпустить храповик воротка и рукоятку подъёма, а сверху ещё валун на голову кинуть; или ударить тупым предметом по голове, а затем бросить в бункер промприбора и засыпать труп казнённого горной породой с помощью бульдозера; или, наконец, выждав удобный момент, всадить в череп кайло. Однажды в амбулаторию лагпункта надзиратель привёл молодого вора Плотникова, только что убившего кайлом одного из ссученных. Нужно было дать заключение о том, что по состоянию здоровья убийца может содержаться в ШИЗО, пока его не отправят в Сусуман на суд. На здоровье блатной не жаловался. — Сколько тебе лет? — поинтересовался Зельманов. — Двадцать один. — И многих ты успел убить? — Это четвёртый, — равнодушно ответил вор, посвящая нас в обыденные дела блатного мира. — За что? — Так надо было. Они знали за что. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Начальник лагеря, казалось, согласился с доводами блатных, и вскоре через вольнонаемных урок лагерные воры с удовлетворением узнали, что в учётно-распределительной части (УРЧе) на них готовятся документы на отправку в Сусуман. Вскоре, действительно, около тридцати практически нигде не работавших блатных со Скрытого усадили в грузовик. В передней части кузова за реечной перегородкой разместились два конвоира с автоматами, начальник конвоя уселся рядом с шофёром. Они просидели в машине довольно долго, пока личные дела заключённых не принесли из УРЧа. Наконец, начальник режима передал дела начальнику конвоя и что-то сказал ему. По довольно крутой, размытой дождями дороге машина медленно поползла вниз вдоль ручья Скрытого. Она уже спустилась в долину реки Берелёха, быстро помчалась по ровной дороге, но у Перевалки резко повернула влево. Это была дорога к штрафному лагпункту Линковому. И тут блатные поняли, что их вероломно обманули. Кое-кто вскочил в машине, но автоматные очереди поверх голов и крики конвоиров: «Садись!» быстро успокоили их. Начальник лагпункта Мороз ждал этап на вахте. Блатные пробовали протестовать, требуя отправки в Сусуман, но Мороз объявил им, что они направлены на Линковый и будут здесь работать. Сразу вместе с нарядчиком стал распределять их по бригадам. На Линковом и так было много ссученных, которые в своё время уничтожили непримиримых честных воров и надеялись в благодарность за это получить тёплые места в лагере. Но таковых уже не осталось, и местные суки и воры всех мастей перед лицом общей опасности объединились и потребовали отправки их в Сусуман или на другие прииски. Результаты комиссии на Двойном вселяли в них надежду, что забастовкой можно добиться у начальства уступок. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Честные воры и суки уничтожали друг друга, чтобы у молодого поколения воров не оставалось выбора. Однако суки всё же старались перевоспитать своих противников, из среды которых сами вышли, в духе новой идеологии — сделать их своими единомышленниками и помощниками, и уничтожали честных воров лишь в крайнем случае. К вечеру были ссучены почти все честные воры, находившиеся в зоне. Кое-кто из бесконвойных попрятался в вольном поселке. Дмитриев и Ерёменко ждали возвращения одного из бригадиров вензоны — Шмырёва, авторитетного вора, возглавившего одну из бригад вензонников после отправки с прииска Кичеджиева. Наконец им сообщили, что бригада вернулась и Шмырёв в зоне. В окружении свиты Дмитриев и Ерёменко подошли к воротам вензоны и вызвали Шмырёва. Тот явился с топором в руке. — Ну что ж, заходите, суки позорные, в гроб вашу мать! Уж одного, двоих из вас, дешёвый ваш мир, я непременно уделаю, — сказал Шмырёв, приказав дежурному заключённому открыть ворота вензоны. — Выходи из зоны. Мы здесь с тобой поговорим. Посмотрим, какой ты «духарик» — объявил ему Дмитриев. — А вот, куль тебе в горло, чтобы голова не качалась! Заходи в вензону: здесь поговорим. Но суки не стали с ним связываться. Дмитриев сказал, усмехнувшись: — Никуда ты от нас не денешься! Не сегодня-завтра достанем тебя, — и спокойно удалился. А на следующий день начальник ОЛПа, узнав об убийстве прославленного бригадира Батычко, решил прекратить бойню и отозвал Дмитриева и Ерёменко обратно на Скрытый. В лагпункте Двойном установилось двоевластие. Хотя между «честными» и «суками» борьба не прекратилась, суки всё же не смогли полностью захватить власть, а блатные удержать: в некоторых бригадах власть сохранилась за блатными, в других — её захватили суки. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Честные воры, сохранившие некоторую независимость от вольнонаёмного лагерного начальства, стали неудобными в лагерной системе. Высшее лагерное начальство решило избавиться от них. Для этого прииск Скрытый и, в частности, лагпункт Линковый наметили превратить во всесоюзную кузницу по перековке бандитов в работяг, всемерно поощряя сук в избиении или физическом уничтожении не отказавшихся от старой веры блатных. Борьба была неравная, и сукам, после трюмления честных воров, как правило, удавалось «выбить из них воровской дух». После жалобы Кичеджиева магаданскому лагерному начальству на избиение «работяг», его вскоре выписали из вензоны и отправили на прииск, откуда он прибыл. Для борьбы с остатками честных воров, бросивших на Двойном вызов лагерному начальству, начальник ОЛПа Викторов решил использовать ссученных, накопившихся в достаточном количестве на Скрытом. На Двойной он направил двух верзил Дмитриева и Ерёменко. Днем, когда основные бригады были на работе, «мушкетёры» принялись за дело: собрали местных сук и с их помощью по одному, по двое стали стаскивать с нар честных воров и обращать их в свою веру. Жизнь свою никто не хотел отдавать зря, и большинство честных воров подчинились насилию. Суки приводили их к вахте и заставляли одного из них бить ломом по подвешенному на тросе рельсу — «лагерному колоколу», привлекая внимание обитателей лагпункта. Затем осуществлялась процедура «посвящения в суки». Отрекавшийся от старой воровской веры блатной должен был поцеловать нож у суки и поклясться, что будет убивать всех нераскаявшихся «честных воров». Надзиратели и дежурные вахтёры не препятствовали сукам и с любопытством наблюдали эффектную процедуру «рыцарского посвящения». (Павлов И.И. Потерянные поколения)
К середине 1949 года на лагпунктах Линковом и Скрытом власть честных воров была подорвана и перешла к сукам. Большая часть честных воров за небольшие привилегии присоединилась к сукам, остальные были уничтожены их политическими противниками. Обычно жертвы вначале появлялись на Двойном с разорванной капсюлем стопой или изуродованной кистью руки. После лечения в больнице, дошедшие на штрафном пайке, они возвращались на Линковый, а через месяц-другой на телеге привозили в морг их трупы со шворкой на шее или с многочисленными синяками, переломами костей и разрывами внутренних органов: печени, почек, легких, селезёнки, мочевого пузыря. Такая участь досталась многим наиболее стойким поборникам старой веры, непримиримым врагам нового поколения блатных — сук. Среди них были и члены банды Стального. Сначала Михаил Стальной появился в больнице с раздробленной капсюлем стопой. Ещё не очень худой, он молча, опустив глаза, сидел в процедурной на топчане. На широкой груди его было вытатуировано изображение пистолета с надписью: «Гадам от руки босяка». Во второй раз привезли его уже в морг. Это был обтянутый кожей скелет со странгуляционной бороздой на шее — следом насильственного удушения. (Павлов И.И. Потерянные поколения)
Небольшой лагерь Линковый как будто нарочно обосновали внизу почти пологой сопки на болоте, где по утрам держался вонючий туман. После тесноты и взаимного согревания в кузовах машин нас охватил лихорадочный озноб — зуб на зуб не попадал. Мы сбились в кучу, чтобы как-то согреться. Не давала покоя и внутренняя стылость. Не менее часа переминались мы с ноги на ногу, чтобы те упасть и не уснуть, с нетерпением дожидаясь, когда нас примут. Раздался гонг рельса, за оградой — движение и людской говор, открылись ворота, и пошагали бригады. Развод длился недолго, и вскоре занялись нами по установленной схеме унизительных проверок, обыска и придирок. Начальник режима Танцюра, прозванный «оплэном», произнес перед нами «речугу» о том, что запрещено и как «искуплять» вину свою «перевыполнением плана по добыче металла». В бараке, куда нас привели, нары отличались от стойла для лошадей как многоэтажностью (в два-три яруса), так и сплошными рядами, видимо, для более эффективного использования барачной площади. На нарах — грязные матрацы, набитые деревянной стружкой, не иначе, как в угоду несметным полчищам кровожадных клопов. Подушки, правда, ватные, а белье стыдно описывать — ничего общего с названием. В первый же день встретились с двумя бичами семейства паразитов. Первый — неодолимые клопы. Второй — блатари, не дававшие, в отличие от клопов, покоя не только ночью, но и днем. Не успели мы занять нары, как в барак явился представитель главаря «честных воров» от самого Гришки Воробья (Воробьев Г. П.) с требованием отдать все лучшие «шмотки» (вещи). Наш отказ вызвал сильное раздражение «честной» компании, и Воробей, считая себя фактическим хозяином зоны, решил доказать свою силу и превосходство. Воробей не страдал ни интеллигентностью, ни гамлетовской раздвоенностью. К тому же Гришка не знал, что мы после «Джурмы» не обычные «мужики», и сразу решил показать нам кузькину мать, исполнял свою главную роль. Начальства лагеря Воробей не опасался, поскольку со всеми, начиная с нарядчика и старосты и кончая Танцюрой, жил по принципу «вась-вась». Он не скрывал, что «режим» у него на щучьем крючке. В ультиматуме Гришки прямо, без всяких обиняков, говорилось: «Кто из «мужиков» не подчинится «честным ворам», тот пусть пеняет на себя». Уже в первый вечер мы убедились, что это не просто бравада, часто свойственная преступному миру. Вечером от нас потребовали привести на суд (самосуд) бывшего начальника Харьковской милиции «троцкиста» Берковско (или Берковича), которого среди нас не было. Наш ответ ворье явно не устраивал. Утром на проверке не оказалось человека. Надзиратели перевернули барак вверх дном, поискали по соседним баракам, но человека будто и не было. Нашли его зарезанным и заваленным мусором за уборной. Несчастный, как оказалось, чем-то походил на бывшего милицейского начальника. (Из книги М.С. Ротфорта "Колыма - круги ада: Воспоминания")
В нашу дверь кто-то тихонько постучал. Дверь мы не запирали, поэтому один из нас ответил: «Входите». Дверь распахнулась, в лачугу вскочили два вооруженных автоматами мужика. — Не шевелиться! Иначе стреляем! Кто такие? — Заключенные-бесконвойники. — Что вы здесь делаете? — Заготовляем для прииска дрова. — Для какого прииска? — Мальдяк. — Ночевать пустите? — Конечно, пустим, какой разговор. — Андрей, свистни ребятам, пускай заходят, здесь свои. Вошли еще четверо. Начался оживленный разговор, дежурный по кухне, подкинув в печь дрова, начал сооружать чайник. Мы, конечно, догадались кто прибыл к нам на ночлег. — С какого лагеря ломанулись, ребята? — Со штрафного прииска Линькова. Когда они разделись и немного отошли от холода, я сразу узнал одного из них. Это был Андрей по кличке Хромой, с которым я сидел в Новосибирской пересылке в 1941 году. — Андрей, помнишь драку из-за папирос в Новосибирской пересылке в 1941 году? — Слушай, малый, откуда ты знаешь о той драке? — Ты что, не узнаешь меня, Андрей? Я же тот деревенский пацан Данил Алин, который кинулся тогда на тебя с крышкой от параши. — Да ты что! Это же надо повстречаться через столько лет, — засмеялся Андрей, — я бы никогда не узнал тебя. Ты был таким неуклюжим цыпленочком, хотя характер твой мне тогда понравился. Я помню, как ты схватил ту бандуру и кинулся на меня! Помнишь, я долго хохотал, когда ты признался, что хотел убить меня. Ты не испугался меня и сказал правду. Слушай, Данилка, ты что, все еще сидишь? — Нет, в августе прошлого года я освободился, да что толку-то: выезда нет, дали ссылку на вечные времена. А ты тоже до сих пор сидишь? — Нет. Я уже освобождался, на свободе пробыл недолго, теперь срок у меня 25 лет. Он коротко рассказал, как они бежали со штрафного прииска. — Наша бригада ходила на зарезку шахты. Бригада небольшая, охранников мало. Вот мы и решили сбежать. Однажды утром мы заварили чефир, пригласили в обогревку солдат, которые нас охраняли, решили угостить их чифирчиком. Когда они вошли, мы напали на них, отняли автоматы. Вооружившись, мы построили бригаду и повели всех в нужном направлении, солдат прихватили с собой. Когда отошли от прииска километров на 15, разделились: мы пошли дальше своей дорогой, а остальные вернулись обратно в лагерь. С нами увязались еще двое фраеров. Они не догадывались, что мы их взяли как «бычков». Дошло дело до голодухи, мы бы их съели. Они держали свой путь на прииск «Калинин», от которого было рукой подать до Бурхалинского перевала, а там проходила центральная колымская автострада, соединяющая Магадан с Алданом. На дорогу мы дали им курево, чай, соль, пять булок хлеба. Попрощавшись, они двинулись в путь. Вскоре прошел слух, что беглецов настигли солдаты и в перестрелке всех убили. Тех убили, а может, каких-то других. В то время побегов было много. А что еще оставалось делать людям, если сроки тоже у всех были максимальные — 25 лет? Ждать, пока срок кончится? Все равно не дождешься. Многие, потеряв всякую надежду, просто кончали жизнь самоуничтожением. Если материальная сторона лагерной жизни понемногу улучшалась, то морально все люди были подавлены до предела. В зонах жизнь становилась невыносимой. За любое неосторожно сказанное слово убивали беспощадно. Резня между уголовниками не утихала ни на один день. Всех ссучившихся воров наполовину вырезали, оставшихся в живых собрали в один лагерь, где они и доедали друг друга. Все прииски превратились в воровские... (Из книги Д.Е. Алина "Мало слов, а горя реченька… : Невыдуманные рассказы")
Здоровенько! был еще такой вор-Миша Стальной он со своей бандой в период 1946-49 колесили по Находкинской. Сусуманской. Магаданской пересылкам и по разным приискам-резали ссученных пачками. Самого Мишу задушили суки на прииске Ленковый в 1949.