ПРАЙМ КРАЙМ vip23.05.2018 23:24
На магаданской пересылке встречаем тех, кто выехал раньше и уже освобожденных. Целыми днями бродят они по городу, а ночевать приходят за колючую проволоку, на пересылку.
Лишь в конце апреля с материка пришел ледокол. Задымили пароходы. Освобожденные побежали в город покупать билеты, нас же повели под конвоем в бухту Нагаево, в порт. И снова трюм парохода, но на этот раз пассажирского. Где-то наверху, на палубе, наши товарищи, бывшие зэки. Передают нам курево, еду. Конвой не препятствует. Видимо понимают, что настало другое время. На пересылке в порту Ванино долго не задерживают, сажают в столыпинский и везут до Хабаровска. Отдых на пересылке. Большая зона с грязными бараками. Контингент — блатные. Прошу офицера зачитать бумагу, по которой меня вызывают на переследствие в Москву. Весь текст — несколько строк: „Определение Военной коллегии Верховного суда СССР от 19.02.1955 года № 4н-0553/55, вынесенное по протесту Генерального прокурора СССР Руденко. Коллегия в составе: полковника юстиции Лебедкова, полковника юстиции Конова и полковника юстиции Рыбкина отменила постановление Особого Совещания МГБ СССР № 55 от 24.09.1949 года". Запоминаю фамилии, даты, номер.
В бараке блатные „режутся" в карты. Матерщина, золотые фиксы, татуировка. Сидят на своих пуховых перинах и подушках — для блатных собственная постель — первое место. Надзиратель ведет еще одного блатного с постелью в барак. При его появлении в бараке все блатные встают и приветствуют. Говорит невнятно, видимо, из-за рубцов на губах:
— Что, суки есть здесь?
— Нет, Лева, — хором отвечают блатные, — здесь наша власть.
Вспоминаю рассказы „боцмана" в Экибастузе о вечной резне и войне между „законными ворами" и „суками", нарушившими воровские законы. Леву угощают салом с белым хлебом, чаем. Весь следующий день он лежит на солнце. Когда я прохожу мимо, он окликает меня:
— Эй, мужик, поди-ка сюда!
Я подхожу. Лева внимательно смотрит на мои хромовые сапоги.
— Уж больно у тебя прохоря хороши, может махнемся?
Я понимаю, что ему понравились мои сапоги, и он предлагает поменяться со своими, но он и безо всякого обмена может оставить меня босым.
— Понимаете, я выхожу на свободу. По законам перед выходом меня самого должны прибарахлить.
— Ты что, приблатненный? О законах наших толкуешь? А может ты фашист?
— Нет, не приблатненный и не фашист. Везут с Колымы в Москву на переследствие.
— Ну, коль так, другие пироги. Садись, тисни что-нибудь.
Я присаживаюсь и начинаю рассказывать про Москву. Вдруг подходит какой-то малолетка с здоровенным тесаком-финкой за пазухой.
— Левушка, уж так наточил, будь спок, ни одна сука в живых не останется.
Лева прячет финку в подушку и начинает рассказывать о себе. Он родом из Риги. Первый раз попал за воровство в 1940 году. Имеет на счету 7 лагерных убийств и столько же судимостей.
— Мне свободы не видать. Сроков у меня на десятерых хватит. В общей сложности к 150 годам подойдет. Жизнь моя пропащая. Остается только сукам мстить.
Первый раз в жизни встречаю еврея, вора и убийцу. Вечером Леву — „пахана" — веселят все блатные. Они поют под гитару: „Проснулся рано — город спит, не спит тюрьма, она давно проснулась, а сердце вдруг так сильно защемит, как будто к сердцу пламя прикоснулось..." (Из книги С.Бадаша "Колыма ты моя, Колыма...")
