Вася, необессуть, но ты несешь обычную популисткую- тюремно херню ((( ты был с ним знаком? Я могу лишь своё личное мнение озвучивать, так вот я имел неудовольствие с ним общаться, я крадун, сугубо по рабочим моментам, так такую дикую тварь не часто встретишь, парочка гандонов, он и его шнырь шадания! Если подобная дичь решила свой вопрос через двадцать шесть лет, то что то не так в воровском ((( и вообще я очень многое здесь опускаю, касаемо этого падонка, но поверь вопрос он решил в награду за японца, только так он и мог его решить ( и эти исполнители, что по дружбе считай отработали японца, долгое время терлись с этими двумя
Я помню этого священника, он действительно приезжал к нам в Тулунскую крытую и оказывал содействие по открытию в тюрьме молитвенной комнаты, что по тем временам было неслыханным событием. Япончик выходил к отцу Иакову чтобы связаться с Иркутским духовенством. Эта благая цель была достигнута и с 90 года, священнослужители стали посещать обитателей Тулунской спец тюрьмы. Московский Патриархат Владимиро-Суздальская епархия Пос.Великодворье Гусь-Хрустального района 29 июля 1995 г. Я, Гравин Иаков Вениаминович, священник русской православной церкви, считаю своим долгом заявить следующее. В земной жизни человека бывают моменты, когда наше молчание может нанести много вреда ближнего и даже одно сказанное слово может послужить доброму делу. Доброе дело – оправдание человека. Перед Богом никого оправдывать не надо, но есть суд человеческий. Правдивым он быть не может. Люди подвергаются страстям, эмоциям, обстоятельствам жизни и, наконец, корысти. Сегодня я вынужден говорить в защиту одного из близких мне людей – Вячеслава Кирилловича Иванькова. Зная его хорошо как человека, с которым промысел Божий свел нас в трудный период его жизни в Тулунской тюрьме, встречаясь с ним и на свободе и, наконец, принимая его Исповедь как духовник, как священник,- я и моя семья были потрясены той лавиной клеветы, праздных домыслов и злобного шума прессы, которые обрушились на этого человека. Не берусь судить, кому и зачем это нужно. Для священника нет на «вора в законе», ни «члена Госдумы», ни «Президента», есть человек, который доверяет свою душу, открывая ее сокровенные уголки в Таинстве Исповеди. Еще в Тулунской тюрьме, где я был тюремным священником, мое внимание привлек этот человек. Он там отбывал незаслуженное наказание, а я приходил к заключенным: крестил, исповедовал, причащал. Удивительно было слышать от совершенно разных людей одно общее мнение: «Вячеслав Кириллович – редкой души». Начальник тюрьмы (Сенотрусов Валерий Александрович) в откровенной беседе говорил мне, что с приходом этого человека в тюремных стенах прекратились вражда и резня между заключенными. Следующий начальник (Остапенко) говорил, что этот человек умеет сохранять мир и держать порядок. Когда из тюремных стен на волю выходили люди, многие посещали наш Покровский храм, и от них мы с матушкой слышали об удивительных качествах души Вячеслава Кирилловича. Он отстаивал права всех без исключения заключенных, даже из самых тюремных низов, которые произволом местных властей лишились своих и так немногих прав. Один несчастный, которого подозревали в унизительном пороке и которому предстояла страшная жизнь в тех стенах, со слезами говорил моей матушке: «Спаси его Господи, душа человек! Если бы не его вмешательство, кто стал бы меня слушать…» Всеобщее уважение к этому человеку было удивительным. «В его присутствии дурное слово было стыдно сказать»,- это тоже было сказано одним из заключенных о Вячеславе Кирилловиче. И вот, наконец, наша встреча – я был приглашен для Исповеди. Она меня не разочаровала, наоборот, я встретил человека верующего, честного, близкого мне по духу. Вячеслав Кириллович помог открыть тогда первый тогда еще в Советском Союзе храм. И это в то время, когда запрещалось даже ношение нательного креста. Вернее, он открыл его, опираясь на наши общие молитвы. Именно это событие послужило началом духовной поддержки и проповеди православия для находящихся в тюрьмах по всей России. Сдержанный, немногословный, мягкий в общении человек, всегда подтянут, строг к себе, человек дисциплины и мягкого юмора,- таким я видел его в тюрьме, в камере. Каждый день зарядка, чтение и, конечно, молитва. И вот встреча на свободе. Совсем другая жизнь. Внешнее благополучие, но Вячеслав Кириллович все тот же: такая же дисциплина, внимание к людям, глубокая религиозность. Но при этом неизменная непримиримость к безбожникам и их беззаконной власти. Пострадал Вячеслав Кириллович совершенно не заслуженно, потому что был врагом коммунистов и беззаконников. В этом его не поколебали и годы жесткого тюремного заключения. Его непоколебимые принципы, помощь Божья, злят тех же врагов, людей, которые в период перестройки смешивали свои партийные билеты на «демократические» принципы, а в душе оставшись теми бездушными, беспринципными и бессовестными негодяями. Они-то и являются настоящими преступниками. (Из воспоминаний Л.С)
Салам! Японец, раздутая в сми медийная личность. На тот момент государству были вот такие вот « воры» и нужны. Подтачивать камень американской демократии. Беглые пузатые вывозили миллионы, вот ГБ его по УДО и выпустило, после сделали узника режима, мосфильм полным составом подписал бумагу что он кинематографист и его отправили возвращать эти ворованные миллионы. Но Слава заигрался, там с ментами не сильно забалуешь.
В ноябре 1991 года Вячеслава Кирилловича, отсидевшего девять лет из положенных четырнадцати, досрочно освободили. Накануне в Тулуне появились незнакомые люди. Одеты они были дорого, но не броско. Двери храма не закрывались - сюда планировал заехать освобождающийся арестант и отстоять благодарственный молебен, а затем путь его лежал через Иркутск в Москву. Незнакомцы периодически заходили в храм, не явно, но внимательно осматривали все углы, ставили пучками свечи и выходили. Встречать Кирилловича прилетела жена - ассирийка, ее брат и еще какие-то люди. Небольшой кортеж подъехал к храму, и сразу начался молебен. По окончании службы отец Иаков пригласил всех в дом на чаепитие. Жили Травины очень скромно, поэтому богатого обеда предложить не могли. За спиной сидевшего у стола Вячеслава Кирилловича стоял человек в спортивной форме очень крепкого телосложения. Отец Иаков, чувствуя неловкость, предложил ему сесть на стул, но тот как будто не слышал и только после разрешающего кивка своего «патрона» скромно присел к скромному столу. Они торопились, Вячеслав Кириллович поблагодарил батюшку, сказал, что будет держать с ним связь, и кортеж направился в сторону Иркутска. За ними следовали машины то ли милиции, то ли более серьезных органов, которые, видимо, опасались эксцессов, так как поговаривали, что с освобождением Япончика грядут перемены в криминальном мире. Но сработали спецслужбы в этот раз на слабую «троечку», потому что недалеко от Тулуна знаменитого арестанта и сопровождавших его лиц ожидали другие машины, уже не нашего производства, быстро пересев на которые, они легко ушли от «конвоя». (Отец Александр Белый)
Поздней весной 1993 года в пыльную действительность Великодворской жизни въехала большая иностранная машина. По-городскому одетые, крепкие люди благополучного вида искали отца Иакова. Вячеслав Кириллович передавал через них поклон и приглашал батюшку вместе с матушкой и детьми погостить у него в Америке. Отец Иаков растерянно отвечал, что ни нужных документов, ни средств на приобретение билетов у него нет. К тому же, матушка «в положении», и он должен быть рядом с ней до рождения четвертого ребенка. Серьезные люди серьезно отвечали, что документы и деньги – это их забота, а матушка может родить и в Америке, это даст ребенку право на двойное гражданство. С документами и деньгами все так и вышло, отец Иаков получил приглашение на какой-то симпозиум, но Нина рожать в Штатах категорически отказалась. Ничего личного в этом не было, просто перспектива неожиданно и преждевременно родить в самолете ее отнюдь не привлекала. Слава Богу - в августе благополучно появилась на свет Фрося, и только в октябре отец Иаков вылетел в Америку. Он посетил несколько штатов, побывал в давно известном ему по журналу «Русский пастырь» Джорданвилльском монастыре, молился у мощей Иоанна Шанхайского, встретился с отцом Петром Перекрестовым, с которым давно переписывался. Вячеслав Кириллович, в силу своей занятости, не всегда был с ним, но всегда контролировал его передвижения и однажды привез на один очень престижный аукцион. На аукционе им были выкуплены две дорогие иконы, которые когда-то, скорее всего, нелегально были вывезены из России. Отец Иаков вернул их на Родину. Так совпало, что, когда батюшка прилетел из Штатов, я находился в Москве и встречал его в аэропорту. С двумя огромными чемоданами он возвращался в Великодворье. Никогда не забыть мне эту картину – в бедном, убогом домике сидит на диванчике матушка и отстраненно, как на несуществующую реальность смотрит на происходящее, а радостный отец Иаков достает из американского чемодана кофе, колбасу, куртки, сувениры, подарки… Он привез и деньги, на которые можно было начинать серьезные работы по восстановлению храма. Эти работы были начаты и исполнены. Вячеслав Кириллович собирался подарить ему джип, но отец Иаков настойчиво уговаривал не делать этого и если уж есть возможность, то он согласен только на «Ниву». Эта «Нива» еще жива, хоть и не совсем здорова и принадлежит зятю отца Иакова тоже священнику. (Отец Александр Белый)
К нам подошел невысокий, коренастый человек лет пятидесяти с небольшой бородкой, одетый в спортивный костюм и теплую фетровую куртку. Из нагрудного кармана выглядывали большие очки в роговой оправе и какие-то документы. - Добрый день, отец Иаков! - Добрый день, Вячеслав Кириллович! - Как вам храм, не тесен? Может быть, одну стену стоит подвинуть? - Да как же, это-ж какой объем работ, нет и так хорошо, спасибо! - А вы исходите не из объема работ, а из целесообразности. Услышав такой диалог, я был убежден, что к нам подошел начальник тюрьмы. Впрочем, это так и было, только несколько в другом смысле... Исповедовал заключенных перед службой отец Иаков. И исповедовался, и причащался первым Вячеслав Кириллович, так, видимо, было определено их штатным «протоколом». Началась Литургия, отец Иаков - предстоятель, я – клирос. По окончании службы батюшка попросил меня сказать проповедь. Говорил я о внутренней свободе человека, которая не зависит от внешних обстоятельств и не может быть ограничена никакими замками и запорами. Потом отец Иаков укорял меня, что тема эта для них больная и лучше бы ее не трогать. По окончании Литургии мы вышли в коридор. Помимо нас здесь были конвоиры, два офицера и заключенные. Вячеслав Кириллович поблагодарил нас: - Спасибо, отцы! Мы сегодня ощутили здесь духовную радость и постараемся сохранить ее как можно дольше. Я совершенно согласен с тем, что внутренней свободы человека лишить невозможно. Я свободен здесь, это они несвободны, и они боятся меня. При этом он повернулся и указал на офицеров. Честно говоря, я был шокирован происходящим и почувствовал неловкость за офицеров в красных погонах, которые опустили глаза. Нет, мы, конечно, все слышали об авторитете и власти в местах заключения некоторых личностей из преступного мира, но не до такой же степени… Перед нами открылись последние двери, мы вышли на улицу, и мне показалось, что я отсидел в тюрьме месяц, хотя прошло всего три часа. Зато по достоинству оценил я труды, которые нес здесь отец Иаков… (Отец Александр Белый)
Места заключений в СССР делились в, основном, на два типа – зона и тюрьма. Тюрем было намного меньше, сидели там, как правило, рецидивисты, и режим содержания был строгий. Одна из таких тюрем располагалась в захолустном провинциальном городке с почти французским названием – Тулун. Захолустным он был и остается - по географии, по наружности, но жители нашей огромной державы и не подозревают, что это главная кузница выдающихся кадров для страны. Ибо, куда бы ни забросила меня жизнь, всюду доводилось встречать стройные ряды спортсменов, врачей, музыкантов, артистов, писателей, инженеров, и прочих примкнувших к ним интеллигентов из Тулуна. Во второй половине восьмидесятых служил в Тулунском храме отец Иаков Травин. Говорить о нем беспристрастно у меня нет никакой возможности, так как этот человек сыграл переломную роль в моей жизни. В какой-то период времени, мы с Любой ежедневно засиживались в священническом доме, и не было счастливей поры, чем та бесконечная беседа за чаем... Мой первый батюшка не был святым. Ему бы и самому не понравился такой образ, вылепленный в моей памяти. Как и у всех, были у него недостатки, он от них страдал и особо не пытался их прятать. Но благодарность за открытую мне Истину, за обретение смысла жизни, а с ним и подлинного счастья, не могла и не сможет затмить любая соринка на его светлом челе! Когда встречаю в СМИ осуждения и оскорбления неверующих в адрес всех священников скопом, то понимаю, что горстка очарованных собственной персоной циников, дорвавшихся до клавиатуры, если и бывали когда-то в храме, то вряд ли искали там Бога. Они искали гуру, который решил бы все их проблемы и желательно – под общим наркозом. А если у гуру оказалась бородавка под мышкой, то его тут же закапывали вместе с неведомым божеством… *** В году этак 1989-м настоятелю Покровского храма Тулуна стали приходить письма из местной тюрьмы. Писем вначале было немного, но приходили они регулярно и содержали просьбы о помощи. Кто-то хотел покреститься, кто-то исповедоваться. Когда масса писем подобралась к критической, отец Иаков обратился к тюремному руководству. Ситуация было новой даже для горбачевских времен. Невиданное по тем временам дело – пустить священника в тюрьму. Началась канцелярская переписка с Москвой. Наконец, разрешение было получено. Впоследствии встречалась информация, что это был чуть ли ни первый прецедент во всей России-матушке. Тулун - что тут добавишь… Каждую среду отец Иаков наведывался в тюрьму. Дело это было непростое по двум причинам. Во-первых, тюремные работники были не очень рады изменениям, ворвавшимся в их размеренную тюремную жизнь. Пришлось выделять камеру для крестин, наводить в ней порядок, да еще и конвоировать туда заключенных. Бывало, читает отец Иаков молитвы, положенные в чине крещения, сосредоточенно слушают его бедолаги в тюремных робах, обступившие импровизированную купель в виде таза с водой, а из коридора доносится гогот охранников и насмешливые выкрики – «Аллилуйя!». Во-вторых, была причина духовная. Есть в церковной литературе упоминание о разделении демонов по виду греха, к коему они стремятся совратить человека. Если уж склонили, то попавший в их рабство становится «священной» частной собственностью, и всякая попытка вырвать человека из их лап будет встречать яростное сопротивление. Так вот, в этом демоническом «разделении труда» есть такое говорящее звание – «уголовный бес». Бес этот страшный, и в связи с этим, в древности на каторгу посылали с миссией исключительно монахов, при этом весь монастырь вставал на молитву за них. Отец Иаков нес свой крест, терпеливо перенося испытания, которые рушились на его голову. То котел отопительный сломается, то воры в храм заберутся, то болезнь скрутит так, что встать невозможно. Несколько раз передавали ему тюремные узники просьбу некоего Вячеслава Кирилловича, который желал с ним увидеться. В одно из посещений печального дома, батюшка зашел в указанную камеру. Сидели в ней трое. Одним из них был Вячеслав Кириллович Иваньков, именуемый в соответствующих кругах как «Япончик». Они познакомились, и Вячеслав Кириллович сказал буквально следующее: - Я всю жизнь занимался самообразованием, но в области христианства у меня пробел. Не поможете ли мне его восполнить? С этого момента началось их общение, которое продлилось годы. Отец Иаков подарил Вячеславу Кирилловичу Библию, а тот способствовал обустройству в выделенной камере тюремного храма. Рукастых мастеров в российских тюрьмах – хоть отбавляй, поэтому вскоре зарешеченное окно покрыли имитацией витража, красивые резные полочки украсили стены, появился престол, что позволяло служить Литургию. Рядом была выделена еще одна камера поменьше, в узкой тесноте которой одновременно разместились ризная, кабинет батюшки и исповедальня. Сейчас, возможно, это обычное дело, а тогда было настоящим чудом, что из тюремного храма служба транслировалась по радио во все камеры. Эти новшества создавались не только благодаря авторитету Вячеслава Кирилловича, но и на его средства. Не будем забывать, что тюрьма есть тюрьма. Здесь были свои «иудеи» и «самаряне», которым соприкасаться было никак нельзя. Таковы вековые устои этих заведений, и классику жанра вряд ли сможет переломить. (Отец Александр Белый)
Это был Человек Русской Культуры «воровской» Чести («понятий»), патологически бесстрашный и справедливый, полностью свободный в Духе Господнем от человеческих суждений, а потому и неуправляемый любой земной властью. «Воров испортили деньги?». «В конечном итоге - да. Они всех портят». «Иваньков был испорчен?». «Иваньков до последних дней был верен воровскому закону». «Почему столько шума вокруг него?». «Потому что он был последним, кто мог решать вопросы криминального мира дипломатическим путем, без крови. Он умел «разруливать». После его смерти едва ли в криминальном мире остались те, кто готов прислушиваться к слову подобного посредника. Бандитский криминалитет, власть, бизнес: слияние всего этого - вот гремучая смесь, которую мы получили». Но вот открылась дверь и в кабинет вошел Япончик: коренастый, с карими глазами и как бы припухшими веками, с высоким лбом мыслителя, с тонкими губами честолюбивого человека и … с пронизывающим до мозга костей взглядом власть имеющего … царя Два охранника, которые привели Кириллыча, показались мне его царской свитой. Головичёв предложил Иванькову сесть в свое кресло начальника тюрьмы, представил нас и тут же вышел из своего кабинета, оставив нас наедине. Конечно, как и предсказывал Головичёв, Вячеслав Кирилович не дал согласия на звукозапись беседы. Три часа мы с ним разговаривали. И меня и Нечаева, тогда «горевших» идеями «светлого демократического будущего» России, поставили в тупик вопросы Кириллыча - веруем ли мы во Господа Иисуса Христа? что значит для нас Нация Русских? Оказалось, что Иваньков не только словом проповедует заключенным Веру во Христа, но и делом помогает им обрести Веру наших предков Русичей. В то время всевластия коммунистов он сумел добиться регулярного исполнения в тюрьме православных обрядов Тулунским священником. А, главное, стараниями его и Головичёва на крыше «крытой» была построена первая в СССР деревянная православная часовня. После беседы Кириллыч и Головичёв провели нас по внутренним коридорам тюрьмы, и ровно на пять минут завели в небольшую, на четверых, камеру Иванькова. Трое ребят уже стояли около «шконок» и с любопытством разглядывали Серёгу Нечаева и меня. Кириллыч лично познакомил нас с сокамерниками. При единственном энергичном рукопожатии Сергея Бойцова между нами пробежала искра взаимной симпатии. Может, из-за скуластого его, как и у меня, лица коренного сибиряка «патологического правдолюбца» с искрящейся улыбкой «до ушей»?А вот впечатление от рукопожатия второго сокамерника Кириллыча по фамилии Загородный было у меня каким-то странно-неуютным. Почти неприятным ... Но, как известно, неприятное - быстро забывается. А через неделю я купил билет на самолет в Москву. Послезавтра - вылет.
Иосиф был человеком талантливым и весьма мудрым, по этому его всегда влекло к себе подобным. До меня дошла утвердительная информация, что он грел Тулунскую крытую. Конечно я не могу так смело утверждать что это исторический факт, но вот то что Иосиф дружил с Отариком Квантришвили, это факт. Отарик регулярно заботился о Кириллыче, и мы получали серьёзную поддержку от него будучи в Тулуне. Мне так же известно что Иосиф дружил в то время с Витькой Калиной, сыном Кириллыча и в 90 году даже помогал в освобождении Витьки из тюрьмы. Мне так же известно, что в 92 году ОМОН накрыл сходку на дне рождения Шурика Захара, где было арестовано около 70 человек, и Иосиф посодействовал тогда в освобождении Воров, об этом мне рассказывал Андрей Роспись, которого так же арестовали на дне рождения Шурика. А самое главное Иосиф был один из тех кто ходатайствовал перед Ельциным о освобождении Кириллыча, и это удалось. Тогда в одной связки в верховном совете с Иосифом были такие люди как спикер Хасбулатов, актёр Лановой, певица Толкунова, профессор Святослав Федоров и многие другие известные люди. В последствии когда в 91-м году Кобзон познакомится с Япончиком лично, он скажет; " Вячеслав Кириллович очень мудрый и умный человек, с ним интересно общаться. Он не чета многим из известных, кто позиционирует себя сегодня умными." Светлая память разумному человеку- Иосифу Кобзону. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
С этим одним из самых влиятельных и известных воров в законе меня познакомил летом 1978 г. в сочинском ресторане “Кавказский аул” Вячеслав Иваньков. С этого дня прошел почти год, когда я снова встретился с Гуго. В 1979 году моего брата переводили из московской тюрьмы в Армению. В тбилисской тюрьме, которая являлась транзитной “точкой”, его держали долго. Начальство догадалось, что их заключенный богатый человек, и в ожидании больших денег под разными предлогами задерживало его пересылку в Ереван. С двумя друзьями брата, которые имели большие связи в Тбилиси, мы поехали туда, чтобы ускорить вопрос этапирования, мы промучились два дня, но ничего путного сделать не смогли. От нас требовали больше денег, чем мы ожидали. Я знал, что Гуго жил в Тбилиси и может помочь. Но было неловко просить человека, с которым встречался только раз и почти год назад, да и то за общим столом. Но еще труднее было свыкнуться с мыслью, что придется вернуться, так и не устранив некстати возникшую проблему. Я все же решил найти Гуго. И не пожалел. Сразу, с первой же секунды он так тепло и с такой заботой отнесся ко мне, что я был застигнут врасплох. А друзья брата просто были поражены его силой и мощью. В тот же день мы получили разрешение увидеться с братом. Вместе с ним в кабинете заместителя начальника тюрьмы мы отметили встречу. Дело закончилось успешно: через три дня брата отправили в Ереван, не взяв с нас ни копейки.
Поводом к знакомству с Япончиком послужил арест моего старшего брата Манука в Москве. У брата был большой жизненный опыт, яркий ум, он занимал высокие государственные посты, был весьма состоятельным и известным человеком в республике и за ее пределами... Но в одном из санаториев Москвы, где он лечился, союзные правоохранительные органы, по заранее спланированному сценарию, смогли через своего сотрудника продать брату бриллиантовый камень в 5 каратов и арестовать его, чтобы затем национализировать собственность. План удался. Зима 1978 г. только началась, брата уже отвезли в тюрьму, я готовился ехать в Москву, чтобы быть ему как-то полезен. В Москве я был всего несколько раз и почти не имел близких знакомых. В Ереване я всех расспрашивал, как найти хоть кого-нибудь, кто мог бы мне посоветовать, что делать, как помочь, к кому обратиться, с чего начать... Друг и коллега Эдик Тадевосян дал мне домашний телефон Япончика. “Славик уже несколько дней как освободился из тюрьмы. Он честный парень, во многих вопросах сможет помочь тебе, обязательно ему позвони”, — сказал он. В Москве я позвонил Славику, представился, сообщил, что номер его телефона мне дал Эдик. Славик назначил место встречи, но поняв, что я не знаком с городом, сказал, что он сам придет ко мне в гостиницу. Часы шли, и чем ближе стрелки подходили к четырем, тем больше я волновался, потому что тот, с кем я должен был встретиться, не был простым человеком или высокопоставленным чиновником... Он был вором в законе, к тому же пользующимся большой популярностью. Я представлял его громилой, со шрамами на лице, гигантом с внешностью преступника... И думал про себя — чем мне может помочь вор в законе, если у него самого проблемы с законом. ...В назначенный час раздался стук в дверь 909-го номера гостиницы “Москва”, где я жил уже сутки. Открыв дверь, я увидел человека лет 40 в кожаном полупальто, невысокого роста, широкоплечего, с толстой шеей, под голубоватой сорочкой виднелась тонкая золотая цепь. На мгновение я смутился, растерянно посмотрел по сторонам, сомневаясь, что стоявший передо мною человек был тем самым, который выстрелами в ресторане “Русь” разволновал московские власти и правоохранительные органы. Он, словно прочитав мои мысли, улыбнулся, протянул мне руку и представился: Славик. С этого момента прошло более двух десятков лет, однако я не забыл его теплое человеческое отношение ко мне на протяжении целого месяца, пока я находился в Москве... ...Узнав, что я через два дня возвращаюсь в Ереван, он пригласил меня в ресторан “София” на обед. Я пошел с другим братом, Гришей, который тоже находился в Москве. Когда такси остановилось, нас встретили два парня в черных костюмах и в галстуках. От того, как они подошли к нам, от смиренной позы швейцаров, внушительного вида администратора, который очень вежливо проводил нас в обеденный зал, брат немного занервничал, сказал: “Лерник, наверно, эти люди перепутали нас с кем-то”. Однако я уже в некоторой степени знал Славика и поэтому уверенно заявил: “Эти люди не могут перепутать”. ...Мы опоздали на 30 минут к назначенному часу. Громадность и великолепие зала нас удивили, впечатлил и внешний вид двух десятков гостей Славика. Почти все сидевшие за столом были известными деятелями науки и культуры. Я было тоже засомневался, неужели ошиблись... Да и Славика, которого я впервые увидел в костюме и в галстуке, сначала не узнал. Он, заметив наше смущение, встал, пригласил сесть рядом с ним и представил нас присутствующим: “Мои близкие из Еревана, по делам находятся в Москве”. Славик свободно беседовал на самые разные темы, изумляя присутствующих своими познаниями. А когда он встал и поднял тост за вечную дружбу русского и армянского народов, упоминая факты и события от Вардана Мамиконяна и до Сардарапатской битвы, я и брат были приятно удивлены его знанием армянской истории... ...Наша следующая встреча состоялась несколько месяцев спустя в Ереване. Он приехал на банкет по случаю 40-летия одного из наших друзей. Славик пробыл в Ереване два дня, он жил в гостинице “Армения”, которая в эти дни стала его штаб-квартирой. Там мы и договорились встретиться в августе в Сочи, на пляже “Приморский” или в ресторане “Камелия”. Но вышло не так: встретились случайно. Я хорошо помню тот день. С утра городское радио Сочи предупреждало, чтобы граждане отдыхающие поменьше выходили на улицы и даже не шли на пляж. Воспользовавшись этим, я решил поехать в Гагры, в гости к начальнику автоинспекции Гураму Шенгелия. (Он уже несколько раз приглашал меня.) В пути я заметил стоявшие у дороги две “Волги ГАЗ-24” (черного и белого цвета), рядом с которыми стояли видные рослые ребята. Увидев среди них Япончика, я громко приказал шоферу: “Остановись!” Водитель от неожиданности резко затормозил, и сразу послышался грохот удара: в нас въехала машина, едущая сзади. Оставив шофера, который много лет работал у меня, на месте аварии и для урегулирования возникших вопросов, я подошел к группе, в которой находился Славик. Заметив меня, он тоже пошел навстречу. Когда остальные увидели нашу теплую встречу, двое из стоящих парней сразу же подошли к оказавшимся в аварии машинам. Они коротко переговорили с владельцами и направили автомобили на станцию техобслуживания. Оказалось, что Славик только что сошел с корабля, прибывшего из Одессы, и очень спешил. Расставаясь, мы договорились встретиться на следующий день после полудня на пляже “Приморский” у памятника Нептуну. ...Мы долго беседовали, лежа на песке. Рядом расположился друг Славика с женой и ребенком. Чуть поодаль группа отдыхающих играла в карты. Двое из них иногда горячились и обменивались некорректными выражениями. И вдруг они стали ругаться. Тогда ребенок друга Славика испуганно спросил: “Папа, зачем они так?..” Славик медленно поднялся с места и подошел к ругавшимся. Я последовал за ним. На лице его была ярость, я опасался, как бы чего не случилось... Обращаясь к хулиганам, он строго и сухо сказал: “Вы забыли, где находитесь? Кругом женщины и дети”. И сердито добавил: “Я хочу, чтобы вы открывали свои рты только для принятия пищи”. Один из игроков хотел было ответить, но внезапно появившийся молодой человек атлетического телосложения хмуро на него посмотрел и что-то ему тихо сказал, отчего тот немедленно замолк. ...В тот день в море собралось с десяток воров в законе. Я понял, что между ними идет серьезная беседа, и поэтому отплыл от них на десяток метров. Скоро Славик, перекинувшись парой слов с “гостями”, присоединился ко мне. Говорил о море, солнце, о чем-то еще, но я чувствовал, что все его внимание приковано к тем, кого он оставил. Они говорили о встречах в ресторанах, о каких-то инцидентах, но не называли конкретных имен. Можно было предположить, что беседа велась вокруг одного или двух человек. “Сходка” длилась минут 30. ...Когда мы уже расходились у гостиницы “Приморская”, Славик, вспомнив о моем приглашении пойти в ресторан, сказал: “Сегодня не могу, вечером у меня дела. Должен ехать в Дагомыс. Но ты завтра в шесть обязательно приходи в “Кавказский аул”. “Кавказский аул” находился километрах в двадцати от Сочи — роскошный уголок, окруженный лесом... Ресторан был так многолюден, что можно было растеряться. Я был уверен, что администратор знает, где находится “Япончик”, и подошел к нему. Он отвел меня к замдиректору, тот, после нескольких вопросов, проводил меня к столу, который за аллеей роз не был виден. Поприветствовав всех, я устроился рядом со Славиком на свободный стул. Кроме самого хозяина ресторана, все собравшиеся за столом были ворами в законе. Хозяин часто приходил, стараясь, чтобы все было в порядке и чтобы столь важные гости ни в чем не нуждались. Никого из сидевших за столом я больше никогда потом не встречал, кроме Гуго Ереванского, с которым суждено было увидеться через несколько месяцев в Тбилиси, и Деда Хасана, которого встретил через два десятка лет в Ереване, когда он был во главе поминального стола на похоронах Сво Рафа...
У Кирилыча два сына законных от брака с Лидой, это Гена и Эдик, я с ними знаком, они приезжали в Тулун на освобождение Япончика. Был ещё один сын Витя Никифоров (Калина) Вор. Япончик говорил что это тоже его сын от Кали Никифоровой, известной фигуры в преступном мире Москвы. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Махоня одним разом хотел всех неугодных "игроков" из Иркутской губернии вывести, но не учел что они уже все были Братьями по Джемовскому Братству Истинных Арестантов, и что все остальные триста человек в России были Братьями Лебедя, Моисея, Никифора, Сосны и никто бы и никогда не дал их на растерзание ни одному, удельному князьку. Так и вышло, по приходу в Тулун мы сразу начали торопить Япончика с этой ситуацией, хотя он уже был в курсе и ему мы раньше писали. Японец Моисея сам знал, лично, остальных заочно от многих Бродяг и от некоторых Воров. Он написал прогон по лагерям Иркутской губернии, что эти четверо порядочные Бродяги достойные уважения. А потом сразу Моисей свой вопрос решил. Вот тогда Махоня и произнес свои не обдуманные слова о Япончике, которые для него же и оказались капканом. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Махоня одним разом хотел всех неугодных " игроков" из Иркутской губернии вывести, но не учел что они уже все были Братьями по Джемовскому Братству Истинных Арестантов, и что все остальные триста человек в России были Братьями Лебедя, Моисея, Никифора, Сосны и никто бы и никогда не дал их на растерзание ни одному, удельному князьку. Так и вышло, по приходу в Тулун мы сразу начали торопить Япончика с этой ситуацией, хотя он уже был в курсе и ему мы раньше писали. Японец Моисея сам знал, лично, остальных заочно от многих Бродяг и от некоторых Воров. Он написал прогон по лагерям Иркутской губернии, что эти четверо порядочные Бродяги достойные уважения. А потом сразу Моисей свой вопрос решил. Вот тогда Махоня и произнес свои не обдуманные слова о Япончике, которые для него же и оказались капканом. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Одно могу сказать на верняка, что Кирилыч никогда бы не стал бы бегать из за угрозы смерти. Вся жизнь его была угрозой для себя. Он философски относился к жизни и смерти, знакомые с ним люди могли наблюдать, что инстинкту самосохранения не было места среди огромного кодекса чести преобладающего в его непокорном, свободолюбивым огромном сердце. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Удивительное дело но были и побеги, но немного раньше, до меня. Хотя у нас в 43 камере где сидели с Япончиком, Тимуром и Бойцом, была выпилена решётка и в пропилы были вставлены трёх копеечные монеты и закрашены под цвет прутьев решётки. Железный короб на окне тоже имел скрытое свойство, открываться изнутри. Так же в курке ( тайнике) камеры уже лежал приобретенный Япончиком ПМ и две обоймы. Так же там была и альпинистская верёвка и большая сумма денег, неприкасаемым запасом. Это нужно было для того, если Япончику бы не скинули срок, он ушёл бы в побег. Когда Кирилыч освободился, всё это осталось в камере. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Кирилыч очень хорошо играл во все игры. Если допустить, что игра в карты или во что либо другое, у таких как я была поставлена на скорый результат, и по этому мы как правило строили свою игру на шулерских приёмах, учитывая что играть приходилось со все возможной лагерьной публикой. А вот Кирилыч строил свою игру немного иначе. Кирилыч был Вором, а играть с Вором не честно было не по понятиям. Играя с Вором ты уравнивался с ним на время игры как партнёр, а Воры как известно играли честно. По этому Кирилыча не возможно было в честной игре, обыграть. Он помнил очень хорошо каждую вышедшую из игры карту, и каждое очко на память. Не хотелось бы придавать значимости своему мастерству игры в карты, но могу сказать вполне определённо, что я обладал этим искусством, оттачивая его продолжительными долгими годами в камерной системе. Но вот когда мне приходилось играть с Кирилычем в терс или ещё в какие либо распространённые тюремные игры, честно, без всяких мулек, то я понимал, что играть я не умею. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Мягко объяснял им Кирилыч, что Вор это не депутат. Вор это не просто образ жизни и мышления, Вор качество не приобретенное, а вражденное. Одним словом внятно, доходчиво и по доброму. Пацаны то хорошие были, а мудрость и опытность с годами приходит обычно, конечно не всегда, но в большинстве случаев. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
Тогда Рюма за Братск отвечал. Не было никого на горизонте в то время. Помню когда Саня Моисей погиб, пацаны молодые которые рядом с ним были, на свиданку в Тулун приехали, я как раз с Ворами к ним на встречу тоже ходил. Кирилыч как раз перед тем как освободится тоже был. Так вот эти пацанята и говорят: Воры, выберете пожалуйста из нас Вора, а то в Братске Вор нужен, а нам особо разницы нет кого выберете, лишь бы общее дело не страдало. Вот, даже такие веселые истории были. (Из воспоминаний Леонида Семиколенова)
6056
