ПРАЙМ КРАЙМ vip03.01.2021 12:54

Пожалуй, все началось с побега Царевича — Дубровского. Вначале он предложил бежать и мне — легче разберемся в географии. Мне он, чем мог, в лагере помогал. Но я отказался: «Не готов, не хочу быть обузой».
Тогда Дубровский обратился к Степко. Вместе разработали дерзкий план. Степко находился в штрафной бригаде. Бежать из-под двух замков невозможно. Поэтому в ночь побега он постарался совершить проступок и оказаться в карцере. Ну а Царевич, как и прежде, был на легкой ноге с надзирателями и охранниками и сумел выкрасть у них ключ от карцера. Освободил Степко, снял с него наручники (это почти любой из нас мог сделать гвоздем). Выйдя из зоны, приятели направились на фабрику «Кармен». Там забрались в квартиру главного инженера, уложили семью на пол. А ему из озорства надели наручники Степко. Взяли ружье и продукты — и вперед.
Вначале все шло удачно. Но потом возникли разногласия по маршруту. Очень уж далек Якутск. Морем? Тоже непросто. Словом, решили фартово погулять по Колыме. Месяц-два с девочками пей-гуляй, а там видно будет. «Больше срока не дадут». Так и гуляли, пока их не изловили. Вначале Степко, а затем и Дубровского. Только теперь его поместили уже к нам, в штрафную бригаду. Расставшись со Степко, Царевич сблизился с другим вором в законе, Саловым. Как-то ночью мне нечаянно довелось услышать обрывки разговора Дубровского и Салова с бригадиром. За последние годы Костя Бычков обрел большую власть. У него всегда были деньги и спирт. Появились дружки из «вольняшек». Завел подружку — тоже бригадира, Нинку Нехорошую с бремсберга фабрики «Кармен», которой слал порой дорогие подарки. Его обвиняли в том, что он обирает бригаду, пользуется посылками. А каторжника Ринга днями не выводит на работу за то, что тот пишет письма в стихах этой Нинке.
— Нинка — дело твое личное, но не ублажай ее за счет бригады.
— Я же вас не трогаю, — защищался Бычков.
— И мужиков-работяг не трогай. Предупреждаем!
— Да идите вы!..
Видно, Бычков не внял предупреждениям — через неделю он был убит. Ночью Дубровский и Салов вонзили ему в грудь с двух сторон ножи. Но, видно, дрогнула рука, нелегко резать спящего, и ножи не попали в сердце. Да и крепко здоров был Костя. Он спрыгнул с нар и сбил с ног Дубровского. К ним бросился Салов, схватился с Бычковым. На помощь своему бригадиру поспешил дневальный Шубин и ударил поленом Салова. Салов упал, из головы полилась кровь. Казалось, Бычков уже победил. Но Дубровский нашел в себе силы вскочить и воткнуть Бычкову между лопатками нож. Костя рухнул. Шубин валялся в ногах, моля о пощаде.
Но прикончили и его.
Остальные замерли на нарах, не ввязываясь в схватку. Заслышав шум в камере штрафников, сверху прибежали охранники. Загремел засов.
— Не входить! — крикнул Дубровский. — Сейчас здесь лежат два трупа. Ворветесь — будет больше. Требуем уполномоченного и начальника режима.
Лишь после того, как те прибыли, Дубровский и Салов бросили им под ноги ножи.
Стояло то короткое время, когда расстрел был отменен. Поэтому Дубровскому и Салову лишь прибавили срок. Оставили на Бутугычаге — страшнее места на Колыме не было. Как особо опасных преступников перевели в домик с решетками, сложенный из камней под самой вышкой. На работу ходили вместе с нами. Но Дубровский и Салов знали, что по сути они уже приговорены к смерти. Нужен только случай, чтобы с ними расправиться.
Первым погиб Салов. Конвойный уговорил его за хорошую работу не идти с «Шайтана» пешком, а вдвоем подняться на бремсберге. Чувствуя недоброе, Салов отказался, но охранники подняли его на смех: «Дрейфишь!»
Его застрелили у штольни за снегозащитной стенкой. Рядом валялся подброшенный нож. «Напал на меня!» — кричал конвойный.
После смерти Салова Дубровский был особенно осторожен. Не отходил из забоя в сторону, не брал протянутый конвойным табак. Ведь табличку «Запретная зона» всегда можно после выстрелов передвинуть. По окончании работы первым подходил к надзирателю и протягивал руки под наручники (в наручниках не застрелят). Вот только не совсем уважительно отзывался о Сталине, как и все блатные, называя его «ус» и делая соответствующий знак над верхней губой.
В тот вечер, когда Дубровский протягивал надзирателю руки под наручники, подбежал конвойный:
— Постой! Так ты как называешь великого товарища Сталина? Ус? Ах ты, падла!
И он в упор всадил в Царевича очередь из автомата. Из телогрейки полетели клочья ваты. (Ладейщиков В.А. Записки смертника // Освенцим без печей)

Упомянуты:

Кучуберия Тенгиз Арчилович (Тенгиз Сухумский)

Дубровский Николай (Царевич)

Салов

ответить