Основной адрес: https://www.primecrime.ru
Зеркала сайта:
https://primecrime.net
https://vorvzakone.ru
https://russianmafiaboss.com

музей истории воровского мира

Воры. Кто они?

О проекте

СМИ о нас

Обратная связь

Реклама на сайте

Пожертвования

Выжить и помнить. Александр Сновский

Все тексты

Выжить и помнить

Автор:

Александр Сновский

Год:

2008

Жанр:

автобиографическая повесть

Источник:

https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=13206

5766

Комментарии

Избранные отрывки

He помню, сколько времени мы пробыли на пересылке. Как-то ночью, не в силах оставаться в бараке, где жгли блохи, я вышел на улицу. Главенствовали в то время в лагере суки (воры, нарушившие воровские законы), в пересыльную зону явилась банда сук с целью поживиться. А я стою среди ночи один вне барака. Суки взяли меня в оборот – я был прилично одет. К счастью, у меня хватило самообладания не побежать, иначе меня бы взяли в ножи. Суки спросили, какой я масти, я ответил: никакой, 58-я статья. И показал чудом сохранившееся у меня обвинительное заключение на папиросной бумаге. Они меня отпустили.

Примерно в июле 1949 года в пересыльную зону ворвалась банда сук во главе с представителем спецчасти. Они начали выкликать на этап, прозвучало и мое имя. Выгнали во двор, под конвоем повели по городу к берегу Енисея, а жители с ужасом смотрели на нас. У берега стояла приземистая баржа, куда всех и загнали. В трюме баржи были четырехэтажные нары для заключенных, а на палубе – хозяйственные постройки, лебедки и охрана. Командовал охраной молоденький лейтенантик.

Выбраться из трюма было невозможно, он был забран люками с железными решетками. Я помещался на третьем этаже нар. Воду вместе со спичечным коробком сахарного песка выдавали раз в день. На нарах под люками, где было светло, на матрасах располагались воры в законе. Они меняли у конвоиров вещи на хлеб. Вещи были наворованы ими в пересыльной зоне. Они их бросали наверх, а конвоиры бросали им вниз сало, хлеб, колбасу, курево. Даже в таком страшном этапе воры были вполне благополучны. Гоняли нас, 58-ю статью, а воров охрана не трогала.

В лагере было распространено самокалечение. Причины тому разные, но основная заключалась в попытке избежать тяжелого труда. Нормы были практически невыполнимые, поэтому великим искусством опытного бригадира было умение «вывести» норму, в такой бригаде можно было жить и выжить. Правда, время страшных саморубов, когда зэки отрубали себе пальцы или кисть на руке, почти прошло. К этому средству прибегали теперь только вконец отчаявшиеся одиночки. Дело в том, что каждый случай саморуба карался добавкой срока по 58-й статье, пункт «экономическая контрреволюция». Все это останавливало, в остальном же, чтобы получить хотя бы минимальную передышку, избавиться на время от изнуряющего подневольного труда, зэки прибегали ко всяческим ухищрениям, начиная с самых невинных, таких, как набивание металлической ложкой коленного сустава чуть ли не до размеров футбольного мяча. Иногда через сустав или просто под кожей продергивали нитку с иголкой, и получался абсцесс или флегмона. Шприцы в лагерной санчасти были на строгом учете, и все же их ухитрялись воровать. О появлении шприцев в зоне немедленно узнавали по эпидемии тех же флегмон и абсцессов: под кожу вводили керосин или просто слюну, которая из-за нечищеных зубов и общей антисанитарии была инкубатором микробов. С керосином шутки были плохи: иногда кончалось ампутацией. Счастливые обладатели чеснока прибинтовывали его к поцарапанной коже, это приводило к возникновению долго не зажинающих язв. Для этой же цели использовали кристаллы марганцовки. Желающим месяц-другой отдохнуть в санчасти иногда удавалось внешне вполне естественно подставить ногу или подложить руку под падающее дерево на лесоповале. Но все кончалось вышеупомянутой статьей, если лагерному оперу (куму) удавалось доказать сознательное членовредительство.

Крайне тяжелой была участь в лагере подростков четырнадцати-шестнадцати лет. Не знаю, существовал ли в те годы закон о раздельном содержании в заключении подростков и взрослых или его просто не выполняли. Во всяком случае, в лагере было много подростков, чья судьба была незавидна. Мало того, что лагерь сам по себе идеальная школа преступности, но и особых «детских» норм выработки не было предусмотрено, как и особых бригад для несовершеннолетних. Малолетки обязаны были выполнять взрослую норму выработки, и для взрослых не всегда посильную. Если подросток подавал надежды стать в дальнейшем вором в законе, его начинали опекать взрослые воры и под их опекой и защитой он мог выжить. Не лишенных привлекательности малолеток разбирали и прикармливали воры и бытовики уголовного толка и делали из них своих наложников... Остальные превращались в лагерных париев, и участь их была трагична. Иногда они прибегали к своеобразной изуверской форме протеста, прибивая себя через мошонку гвоздем к нарам, называлось это «сесть на якорь». В лучшем случае гвоздь миновал семенной канатик, иначе мальчик становился калекой, если ему вообще удавалось впоследствии выжить.

Вероятно, обесценение человеческой жизни в масштабах государства и безнаказанность произвола отражались и в самосознании уголовников и части примкнувших к ним бытовиков. Они совершенно не берегли себя, не старались сохранить здоровье. Большинство преступного мира страдало от гастритов и хронических язв желудка из-за неумеренного потребления чая -чифиря. Пили йод, эфир, валериану – и все это флаконами. На теле значительной части уголовников были множественные шрамы в области груди, живота и запястий – следы от саморезов. Дело в том, что высшей степенью воровской доблести в случае протеста против отправки на штрафную, в БУР или ЗУР, было нанесение себе увечий лезвием безопасной бритвы (пис-кой, мойкой) или же просто ножом (пером, кишкоправом). Опытные воры делали это умело, предварительно оттянув кожу. Внешний эффект был: крови много, но последствия не были тяжелыми. Другие же, доведя себя до состояния, когда болевой порог исчезает, наносили себе проникающие ранения, часто опасные для жизни. При перерезанных венах и артериях они теряли много крови, и если медицинская помощь запаздывала, погибали. Случалось, уголовники калечили себя и без видимых причин. Чаще всего это бывало в клетке БУРа или кандея – штрафного изолятора. Доведенные до запредельного состояния одиночеством или длительным содержанием в замкнутом пространстве, они уподоблялись волку, который откусывает себе хвост, попугаю, ощипывающему себя в тесной клетке, осьминогу, отрывающему себе щупальца в маленьком аквариуме.

Не помню, где это было, в зоне лазарета или когда мы были еще в общей зоне большого игарского лагеря: из следственного изолятора к нам в хирургию под конвоем привели вора, который совершил побег с приятелем, взяв с собой третьего человека, которого они потом съели. До этого о подобном мне приходилось слышать леденящие душу рассказы на пересылках и на этапах. О том, как едят людей во время побега, заранее обусловив их участь. На этот раз я воочию увидел настоящего людоеда. После того как он прошел осмотр у Богданова, я не удержался от вопроса, что из себя представляет человеческое мясо. Получил спокойный ответ: «Нормально, есть можно – только сладковатое».

В оцеплении на лесоповале, когда бригады, чуть обогревшись и перекурив, опять принимались валить лес, около затухавшего костра всегда оставалось несколько унылых фигур в самом драном, затасканном и засаленном лагерном обмундировании, которых никакая сила не могла отогнать от огня. В немом отчаянии, пытаясь хоть чуть-чуть согреть замерзающее тело, из которого уходила жизнь и собственная кровь уже не грела, они, сами того не замечая, наступали прожженными валенками на угли и склонялись лицами, давно не мытыми, над теплым дымком потухавшего костра. Расчетливые кострожоги их не гнали, но запрещали подкладывать дрова, а за ослушание жестоко били, что эти несчастные сносили молча, с тупой покорностью. Дело в том, что в зимней тайге, при снежном покрове в два метра, ветки и сучья не валяются. Кострожогам самим приходилось валить лес, чтобы постоянно жечь костры для конвоя, оцепления. Доходяги или фитили, как называли обреченных, не имели сил валить лес и подносить дрова, потому и было им отказано в праве на тепло. Иногда им несказанно везло: если в бригадах были воры в законе, то костер горел жарко, кострожоги услужливо подкладывали дрова, а вокруг костра на чурбачках вальяжно располагались воры, вспоминали свои былые подвиги и милостиво разрешали доходягам занимать второй ряд вокруг огня. Воры, разумеется, не были отказниками, их обрабатывала бригада, но это был чисто биологический симбиоз; тут и десятник отводил делянку получше и трелевку поближе. Прораб благосклоннее закрывал наряд, а лагерный повар наливал на бригаду супа погуще. А с доходяги какой прок?

Когда после работы бригады подходили к вахте, каждый нес полено для барачной печки. А неработавшие отказники собирались в отдельную кучку, чтобы с той же тупой покорностью идти в прокаленный холодом ШИЗО. Там они, как замерзающие пчелы, сбивались в ком, причем каждый по мере сил старался оказаться внутри кома: там было теплее, и это несколько отодвигало кончину, впрочем, неизбежную, которая была вопросом дней, реже -недель. Я рассказываю об этом, чтобы было понятно, откуда брались в хирургии люди со страшными ожогами. У доходяг, гревшихся у костра, был сдвинут болевой порог, они ступали на раскаленные угли костра, и промасленная одежда моментально вспыхивала. Огромного труда стоило освободить места поражений от приклеившейся к ним одежды. Боли доходяги почти не чувствовали. Иногда, благодаря постоянному теплу палаты и относительно калорийной пище, в их глазах оживал человеческий блеск и интерес к жизни – такие выживали. Лишь после того, как они немного отъедались и у них начинал нормально работать кишечник, можно было начинать лечение: пересадку кожи и так далее. Кроме этих бедолаг к нам привозили людей с производственными ожогами, с трофическими язвами, также требовавшими пересадки кожи. Первые в нашей практике пересадки делал сам Виталий Григорьевич Богданов, он сказал мне: «Смотри хорошенько – следующему больному будешь делать сам». Я хорошо запомнил этого следующего – рослого украинца с громадной трофической язвой голени после открытого перелома. Фамилия украинца была Бевзюк. Потом бегал смотреть на этого больного по несколько раз в день. Все прижилось! Радости моей не было предела.

Смерть в лагере была обыденным явлением. Доведенные до отчаяния люди иногда сами бросались на предзонник и прицельный выстрел часового обрывал их мучения. Часто этим же способом пользовались земленые воры, то есть те, над которыми свои же за какой-нибудь проступок совершали акт надругательства, часто чисто символический. Таким актом чаще всего было мужеложство. Ссученым ворам нужно было вырваться на «сучьи» подкомандировки, так как за ними шел нож. Тогда они обзаводились оружием, которым могли быть топор, нож, пика и «валили» первого, и второго – сколько успеют. Лагерная добавка за убийство их не беспокоила: они спасали жизнь!.. Страшны были в лагере бандиты и убийцы: у тех, особенно последних, была просто какая-то потребность убивать. Бандиты же чаще избивали, тем же отличались и хулиганы. Воры, как правило, пользовались ножами и пиками. «Запороть, подколоть, выпустить кишки, сделать мясо!..» – не сходило у них с языка. В драках они всегда прибегали к самым подлым приемам, таким, как выдавить глаза, откусить нос. Всерьез побить они не могли, так как были ослаблены чифирем, вечными БУРами, ЗУРами и ШИЗО. Вносили свою лепту в гибель вохра и мороз. Очень велик был производственный травматизм, часто со смертельным исходом. Косили болезни: туберкулез, желтуха, цинга и водянка (из-за глушения голода кипятком). Неорганизованной и деморализованной массе лагерников было крайне трудно противопоставить что-нибудь серьезное. Она была почти непреодолимой силой. И все-таки, островки противостояния были: так несколько солдат-фронтовиков могли соединиться вместе для отпора. Владевшие жесткими приемами рукопашного боя, бывшие офицеры-разведчики упреждали малейшие попытки нападения. Были просто физически сильные и смелые люди, а также бывшие спортсмены. Их обходили стороной. Некоторым энергичным и волевым «буграм» (бригадирам) удавалось так сплотить и организовать свою бригаду, что не только воры не грабили их, но и бандиты не трогали, и даже не присылали посланцев «за положенным» воры в законе. Прятались по своим норам лагерные придурки: повара, хлеборезы, банщики, кладовщики, инженеры из СКВ и тихо платили уголовникам свою дань. По неписаным лагерным законам не трогали фельдшеров, докторов и артистов. Первые лечили, вторые развлекали. С общего молчаливого согласия обходили поборами и издевательствами лагерных «жен» мужского пола. На их долю унижений и так хватало: все лагерное дно пользовалось их услугами. Спокойно ходили по зоне нарядчики: они сами выбрали свою дорогу и знали, на что шли...

Читать далее в источнике

Комментарии


Добавить комментарий


Для добавления комментария авторизуйтесь на сайте.

Copyright © 2006 — 2024 ИА «Прайм Крайм» | Свидетельство о регистрации СМИ ИА ФС№77-23426

Все права защищены и охраняются законом.

Допускается только частичное использование материалов сайта после согласования с редакцией ИА "Прайм Крайм".

При этом обязательна гиперссылка на соответствующую страницу сайта.

Несанкционированное копирование и публикация материалов может повлечь уголовную ответственность.

Реклама на сайте.