17 октября 1948 года ТАНАСЕВИЧ, ЛОМАКИН, ТИТОВ, ИВАНОВ и КОСТЯЕВ, отбывая наказание в транзитно-пересыльном пункте порта Ванино, питая личную вражду к группе прибывших из Воркуты заключенных, в помещении барака №14 3-й зоны лагеря при помощи петли из наволочки совершили удушение заключенного АГАБЕКОВА, которого по указанию ТАНАСЕВИЧА в барак привел ГОМАРТЕЛИ.
18 октября 1948 года ЛОМАКИН, ТАНАСЕВИЧ, КОСТЯЕВ и ПАТРАШЕВ в бараке №14 3-й зоны транзитно-пересыльного пункта порта Ванино петлей из полотенца задушили ЛЮБИМОВА, при этом КОСТЯЕВ нанес ЛЮБИМОВУ несколько ножевых ран.
23 октября 1948 года ТИТОВ, ПАТРАШЕВ и КОСТЯЕВ по указанию ТАНАСЕВИЧА в бараке №14 3-й зоны транзитно-пересыльного пункта порта Ванино при помощи петли из наволочки задушили заключенного НАГАЕВА, при этом КОСТЯЕВ и ПАТРАШЕВ нанесли последнему несколько ножевых ран.
25 октября 1948 года ВЛАДИМИРОВ, АЛЕКСАНДРОВ и МАРТЫНОВ в бараке №14 3-й зоны транзитно-пересыльного пункта порта Ванино по указанию ТАНАСЕВИЧА и в целях доказательства преданности последнему путем нанесения ножевых ран убили заключенного МАЛЬЦЕВА. ОЛЕЙНИКОВ, являясь старшим комендантом лагеря, по договоренности с ТАНАСЕВИЧЕМ, по одному выпускал из изолятора заключенных, прибывших из Воркутлага: АГАБЕКОВА, ЛЮБИМОВА, НАГАЕВА и МАЛЬЦЕВА, водворенных в изолятор для предотвращения расправы над ними со стороны банды ТАНАСЕВИЧА. Кроме того, ОЛЕЙНИКОВ снабдил участников банды оружием - топорами и ножами.
17 января 1949 года РЖАННИКОВ, КОЧНЕВ и БУХАРОВ, отбывая наказание в транзитно-пересыльном пункте в порту Ванино, во время выдачи заключенным вещдовольствия, воспользовавшись тем, что камера была открыта, вышли в коридор и напали с ножами на заключенных, работавших в лагерной обслуге: УПОРОВА, САПОЖНИКОВА, ТРИШИНА-СИДОРОВА и БОЧАРОВА, где САПОЖНИКОВУ нанесли 14 ножевых ранений, БОЧАРОВУ - 13, ТРИШИНУ-СИДОРОВУ - 15 и несколько ранений УПОРОВУ. В результате нанесенных ранений САПОЖНИКОВ, БОЧАРОВ и ТРИШИН-СИДОРОВ были убиты на месте, а УПОРОВ получил легкие ранения. После совершения убийства РЖАННИКОВ, КОЧНЕВ и БУХАРОВ не давали убрать трупы в течение 3 дней и не допускали администрацию лагеря к бараку до 2 февраля 1949 года.
24 августа 1949 года ИВАНОВ и САВИН совместно с МАКАРЦЕВЫМ, следуя пароходом "Ногин" с этапом заключенных в ИТЛ Дальстроя, на почве враждующих между собой лагерных группировок путем удушения полотенцем совершили убийство заключенного ПАНФЕРОВА Михаила Григорьевича, при этом ИВАНОВ и МАКАРЦЕВ затягивали петлю, а САВИН держал ПАНФЕРОВА. После удушения труп ПАНФЕРОВА был сброшен под нары трюма №1.
26 августа 1949 года АГАПОВ Ю.А. и БАРАБАНОВ Н.И., следуя этапом на пароходе "Ногин" из бухты Ванино в бухту Нагаево, размещались в трюме №2, где встретили заключенного ИВАНОВА А.П., и на почве бандитских побуждений договорились между собой о его убийстве. 26 августа 1949 года АГАПОВ и БАРАБАНОВ обманным путем завлекли ИВАНОВА на свои нары и петлей, сделанной из майки, удушили его, а труп сбросили в люк трюма, откуда он впоследствии был извлечен.
26 мая 1950 года ТАЛАКНОВ и ПРАЧЕВ, отбывая меры наказания в Транзитном отделении Ванинского ИТЛ, по обоюдной договоренности между собой на почве бандитских побуждений в зоне №6 совершили убийство заключенных: КОЧЕТКОВА, НАЗАРОВА и ТРЕТЬЯКОВА.
11 октября 1950 года ГОДУНОВ М.Е. и ПОТАШОВ А.А., отбывая наказание в пересыльном лагере Дальстроя в порту Ванино, по сговору между собой, из бандитских побуждений, в 5-й зоне 4-го лагерного пункта при помощи полотенца задушили заключенного НИКОЛАЕВА. Труп НИКОЛАЕВА перенесли в другой барак, а затем принесли его на вахту и заявили об убийстве. После этого ГОДУНОВ и ПОТАШОВ были водворены в камеру барака усиленного режима, где посредством полотенца задушили заключенного КРУГЛОВА. В совершении убийства ГОДУНОВ и ПОТАШОВ виновными признали себя полностью и показали, что НИКОЛАЕВ и КРУГЛОВ ранее над ними издевались, так как относились к противоположной им враждебной лагерной группировке.
12 июня 1951 года в 1-м лагпункте Транзитного отделения Ванинского ИТЛ в недостаточно изолированный санпропускник были допущены к санобработке 43 заключенных из числа "сук". В результате беспечности надзорсостава заключенные из группировки "воров" во главе с РЕПРИНЦЕВЫМ, ШЕЙН, КИРНОСОВЫМ ворвались в душевую санпропускника и учинили зверское убийство 11 человек и ранили 5 человек, из которых 1 умер в больнице. После этой резни главари "воров" РЕПРИНЦЕВ, ШЕЙН и КИРНОСОВ изолированы не были, а переведены в 6-ю зону, где через три дня совершили зверское убийство еще 6 заключенных.
9 августа 1951 года в 5-й зоне Транзитного отделения Ванинского ИТЛ группой уголовно-бандитствующего элемента во главе с заключенными СУХОВЫМ, ЛОГУНОВЫМ, ЗАРУБИНЫМ убиты заключенные, ранее работавшие в хозлагобслуге, ШАРОВ и ЩУКИН. 15 августа неизолированными членами этой же бандгруппы убит заключенный ФАТХУТДИНОВ, а 21 августа - заключенные КОНСТАНТИНОВ и ЕРОХИН.
11 октября 1951 года в зоне №6 Транзитного отделения Ванинского ИТЛ СУББОТИН и СОСНОВСКИЙ путем удушения совершили убийство заключенного КАНЕЕВА. После совершенного убийства преступники, на которых было возбуждено уголовное дело, изолированы не были, а переведены в 5-ю зону, где 30 октября убили заключенного МАДРИКЕЛИДЗЕ. Но и после второго преступления убийцы не были изолированы и 3 ноября совершили третье по счету убийство заключенного НИКОЛАЕВА.
28 мая 1952 года в отдельном лагерном пункте №1 заключенные СУКАЧЕВ Н.А., НИКОЛАЕВ Г.Д., ПЛИСЕЦКИЙ В.Ф. и МАДАНОВ-ПИЛЕЕВ А.П., прибывшие с 4-го отделения УИТЛК МВД Хабаровского края, на почве бандитских побуждений убили заключенного БАБКИНА и нанесли ранение заключенному ВОРОПАЕВУ.
В порту Ванино уголовных с большим сроком стали грузить на Колыму, нас оставили. В тюрьме многоэтажные нары, верхние полки на пятиметровой высоте. Теснота, грязь, картёжная игра, воровство. "Законники" жестоко правят, но с ними ещё легче. "Суки" хуже - никаких принципов. Хозяин камеры "пахан" - старый вор, тюрьма для него дом и вотчина. Брал дань, но к нам, морякам, благоволил. Однажды я пожаловался ему: украли книгу, подарок жены. "Пахан" говорит: "Даю мое железное слово, через десять минут твоя книга будет у тебя". Но молодой карманник не мог вернуть книгу, он её разрезал, чтобы сделать из нее игральные карты. "Пахан" не смог сдержать слова и взбесился. По его приказу четверо урок взяли мальчишки за руки и за ноги, раскачали и несколько раз ударили оземь. Страже потом сказали: "Упал с нар". (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
На Серпантине командовал капитан Шелапутин, а бригадиром у него был Уракчеев, из "сук". Сорок человек убитых на его совести, последним убил Казбека. Казбека привезли вместе с другими и направили на Серпантин, но он отказался заходить в зону. Шелапутин сам с ним говорил, а после этого Казбек зашел в зону, а утром его нашли мертвым. Уракчеев нанес ему несколько ножевых ран, а потом заставил другого заключенного сделать несколько ножевых ран уже в мертвое тело". Так обычно требовали воры "в законе" от новообращенных "сук", чтобы связать их кровью. Назад пути уже не было. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
В Ванино построили БУР из камня, стены толстые. В камерах БУРа сидели те, кто был склонен к побегам. До отправки на этап они сидели в БУРе. В него попадали "отказчики", сидели за лагбандитизм, за неподчинение офицерскому составу. Был здесь бандит Подкуй Муха, однажды не вышел на работу, остался в лагере. Пошёл на кухню, нож приставил к телу повара: "Давай пять банок тушенки. Скажешь кому - прирежу!". Доложили Белоусову, вызвал тот надзирателя: "Давай сюда Подкуй Муху". Привели. Белоусов ему говорит: "Ты срок в зоне отбываешь, или воровать продолжаешь?" - "У меня нет, мы уже съели". Белоусов и не выдержал, как дал ему оплеуху: "Посадить на пять суток в изолятор!" - "Спасибо, начальник это по-нашему". Отсюда Подкуй Муху в Магадан отправили. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
В 1951 г. в лазарет пришла устраиваться на работу Екатерина Васильевна Белоус. Вспоминает: "Как-то оставили на ночное дежурство на сутки, в отделении 120 человек больных, страшно было. В туберкулёзном отделении лежал вор "в законе" Мишка. Сижу я в своей комнатке ночью, книжку читаю, вдруг стук в дверь. Спускается по ступенькам коренастый парень лет 35, в хромовых сапогах в гармошку: "Здрасьте" - "Здравствуйте" - "Разрешите с вами познакомиться? Что читаете?" - "Книгу" - "А не одолжите мне почитать?" - "А вернете?" - "Или я, или мои ребята принесут". У него двое ребят адъютантами были, по вечерам ноги ему моют, а у каждого на шее полотенце весит. Я Шепелева потом спрашиваю: "Кто это?" - "Вор главный среди них". Книгу, правда, вернул. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
А теперь хочу остановиться на причинах постоянной борьбы воров с "суками", борьбы не на жизнь, а на смерть. Источник этой вражды как раз и раскрывает писатель Шаламов, прошедший Ванинскую пересылку, в "Очерках преступного мира" в главе "Сучья война". Вот что он пишет: "Вор не должен был работать в тюрьме. Указ 1947 г. с его 20-летним сроком за незначительные преступления по-новому поставил перед ворами проблему "занятости". По воровскому закону вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности. Вор, занявший такую должность, перестает быть вором и объявляется "сукой", любой может его убить". После войны многие из повоевавших воров вернулись к своему ремеслу, а затем и в тюрьмы. Старые, но не воевавшие воры их не приняли. И тогда в 1948 г. на Ванинской пересылке родился новый закон, разработанный "вождями военщины". Новый закон разрешал блатным занимать должности старост, десятников, нарядчиков, бригадиров. Блатарь по кличке "Король" обещал начальству навести порядок на пересылке и получил согласие на свой "опыт". Все население пересылки Ванино было выстроено на линейке, Король был объявлен старостой, его подручные - командирами рот. Король приказал раздеться старым ворам, по татуировке на теле опознавали принадлежность к клану. Старых воров убили, а оставшихся в живых заставили пройти новый обряд. К губам избиваемого подносили нож: "Целуй нож!" В этом случае вор становился "сукой" навеки. Тех, кто отказывался, убивали. Каждую ночь к дверям бараков подтаскивали новые трупы. Изобретенный закон зашагал по пересылкам страны, началась война: воры убивали "сук", "суки" - воров. Чтобы остановить войну, в каждой пересылке вновь прибывший должен был сказать, кто он - вор или "сука". Их разводили по разным зонам, даже в САНО раненому не оказывали помощь, пока он не назовет, кто он. И тогда воры создали третий клан, вот эта новая группировка приступила к убийствам и тех и других. Это и есть "беспредел", их называли еще "махновцами". Так пишет Шаламов о Ванино 1948 г. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Война между "суками" и ворами шла постоянно. Трупы выбрасывались за зону. Проигравшиеся в карты прыгали в "запретку", так их убивала охрана. Около вахты очень часто лежало по 3-4 трупа, а над ними надпись: "Они совершили побег". Подводили утром колонну и показывали всем. Убийства совершали обычно те уголовники, у которых срок 25 лет и выше. На совести у них по нескольку убийств, какая ему разница: одним больше, одним меньше, они и исполняли очередной приказ. Бывало, их забирали в изолятор, но все равно отпускали, а они снова убивали. Однажды "суки" забросили в прожарку санпропускника в 4-й зоне человека. Его вытащили еще живым, кожа на руках висела черными клочьями. Спасти не удалось. Воры отыгрались на "суках", когда началась амнистия 1953 г. Сразу освобождали большую группу заключенных, часть освобожденных вышла в поселок, и в районе клуба ВЛПК произошло столкновение. Конвойные быстро сообразили, что надо стрелять. Били из автоматов по заключенным или точнее - по освобожденным. На глазах у ребят, которые оказались в районе клуба, охрана случайно убила моряка из патруля. Патруль, услышав стрельбу, выскочил из проулка, а охрана стреляла. Эту сцену помнят многие. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
В зонах же транзита шла своя собственная страшная жизнь. Бунтовали постоянно. М.Е. Безносиков рассказывал о бунте в первой зоне в 1949 г. Воры потребовали выдать им продукты. Дежурный надзиратель Степаненко отказал. Заключенные прорубили надзирателю голову топором. (Делал операцию Асрианцис и спас его). Обычно такие сцены приводили к дальнейшему столкновению воров или с охраной, как в данном случае, или с "суками". (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
О бунте 1952 г. рассказывали почти все, с кем встречалась. Вероятно, столкновение воров и "сук" было спровоцировано начальством. Ситуация выглядела так: в первой зоне в бане подрались воры и "суки". Одни не успели одеться, как вошли другие. На помощь дерущимся кинулись воры, висли на колючей проволоке, лезли, чтобы добраться до "сук". Сломали заграждение между зонами. Чтобы остановить бунт, часовые стреляли перекрестным огнем. Раненных на грузовике привезли в САНО, так кровь через настил машины лилась на брусчатку. Их сразу стали перебирать: кого в морг, кто умирал - не брали, кого еще можно было спасти, отправляли на операционный стол. У трех столов работали хирурги, всю ночь и утро оперировали. Привезли человек сто, оставили сорок в больнице, их пытались спасти. Погибших хоронили ночью, вырыли общую яму на старом кладбище, да и побросали всех туда. Когда строили детский садик по улице Московской, то наткнулись на массовое захоронение, значит, было такое. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Так входили в зону те, кто не оказывался в каком-либо исключительном положении, как это, например, случилось с Николаем Михайловичем Шестопалом в Ванино в 1949 году: «К моему топчану подошел уже знакомый мне высокий мужик — Иван Львов. Назвал сумму приговоров, сроков и убийств (совершенно феерическую) и предложил дружбу. Он сказал: «Когда вы придете к власти (он считал, что я молчаливый представитель подпольной партии), вам будут нужны исполнители». И он оказывал мне внимание. В беседах он предлагал мне: «Возьмите на себя воровскую личину». Я отказывался. Он говорил: «Напрасно. Мы пустим слух, что вы наш, вор (солонник, или солонщик), взяли 58-ю, чтобы не шлепнули. Дадим знать всем ворам,— он улыбнулся, — и кличка вам будет — Профессор Ванинской Фары». Наверное, так и было. За все годы лагерей ни один вор меня пальцем не тронул. Львов учил меня: «Привезут вас куда-нибудь, бросайте сидор у вахты, если деньги есть, положите сверху и идите в зону. Вечером все принесут». И так и было пару раз. При мне у других злополучных зэков из интеллигентов воры с кинжалом в бок (с «пером») забирали и деньги, и посылочные дары. У меня никто ни разу не брал». И такое бывало. Но мы «ищем типичное», а чудесам доверяем слабо, не верим в чудеса. (Сандлер А. С., Этлис М. М. Современники ГУЛАГа : Книга воспоминаний и размышлений)
Администрация лагеря не делала каких-либо различий по составу заключенных. Закоренелые преступники, осужденные убийцы, воры, аферисты, как воры в законе, так и «суки», находились вместе с политзаключенными. Это был сущий ад. Воры занимались кражами, набегами, постоянно возникали драки и поножовщина. Каждый раз, когда мы покидали барак на перекличку, воры крали наши пожитки. Они вели себя словно хозяева и навязывали на всех остальных свои воровские законы. Воров побаивались все. (Лернер Джо. Прощай, Россия! : Мемуары «американского шпиона»)
В Бухте Ванино один из воров-шестерка узнал в Кринском пахана из Ивдельлага и доложил об этом своему старшему. И вот, как-то, когда в бараке Кринского шел разговор о политике, Аврама Кринского вызвали для разговора с закоренелым садистом и вором, преступным лидером той бандитской шайки. Этот вор из клики воров в законе не работал и проводил время во сне, в еде и кражах вещей. Для укрепления власти главарь бандитов часто заставлял своих сатрапов убивать заключенных, восстававших против насаждаемого произвола, но с другой стороны, этим бандитам противодействовала другая клика заключенных, именуемых суками. Это были воры, работавшие, как и все остальные. Обе клики враждовали друг с другом и вели постоянную войну. Кринский, естественно, испугался, так как не желал погибнуть от удара ножа, но он был вынужден пойти с бандитом-посыльным. Кринский даже уверовал, что пришел ею последний час. Его друзья-евреи по лагерю видели, как он пошел в другую половину зоны. Зайдя в чужой барак он попал в тяжелую атмосферу запаха табака и вони. Чувствовался и запах чайфира (крепкого густого навара из чайных листьев). Барак был заполнен преступниками до отказа. Опасаясь удара ножом в спину, Кринский стал спиной к стенке. Перед ним на стуле спиной к нему, сидел человек. Не поворачивая голову, он стал допрашивать пришедшего: - Откуда ты прибыл? - Сектор 420. На лагерном законе это слово присваивалось духовному отцу заключенных бандитов и рецидивистов, который считался всеми уважаемый человек. (?) - Был ли ты в Ивдельлаге? - Да. Я там был. - И в каком лагере? - В 420-м. Так называлось лагерь на 420-м км., расположенный на голой площадке вблизи Ифдели, севернее полярного круга в Свердловской области. В этих местах высота выпадавшего снега доходило до уровня живота. Там не было бараков, как и других построек и заключенные жили в палатках, и только потом приступили к строительству лагеря, и состав которого входили бараки, забор, обнесенный колючей проволокой, вышки для охраны, проходная и т.д. - Где ты конкретно находился? - На 420-м км. Во второй лагерной зоне, в 13-м отряде почтового ящика 5301 Сама. Услышав необходимые данные о лагере на 420-м км. допрашивавший внезапно оживился. - Знаком ли тебе Борис-жид, находившейся на 420-м км? - Борис-жид? - удивленно повторил Кринский, еще не понимая, что хотят получить от него. - Да, да, Борис-жид, - повторил бандит. Кринский немедленно осознал, что речь идет именно о нем. - О каком жиде ты говоришь? - спросил Кринский. - О Борисе-жиде. Знал ли ты его? В Ифделаге воры не называли Кринского по имени, как оно звучало по-еврейски, а присвоили ему кличку Борис-жид. - Да. Я его хорошо знал. Неоднократно подвергавшейся лагерным испытаниям, Кринский сейчас столкнулся с очередной реальностью. Беглый экскурс его мыслей в прошлое придал ему уверенность, что опасность миновала. Он, расхрабрившись, спросил: - А ты кто? Повернись и дай мне посмотреть на твое лицо. Сидящий на стуле медленно повернулся и взглянул на Кринского. Последний сразу узнал Кольку-Резанного - такова была кличка главаря воров Ифделага. Сидя на стуле и медленно щупая лезвие ножа, вор спросил Кринского: - Ты узнаешь меня? - Конечно узнаю, ответил Кринский. Кто в лагере не знал Кольку-Резаного, возглавлявшего всех воров. - Дай-ка мне поближе взглянуть на тебя, — серьезным голосом сказал Колька-Резанный. Некоторое время Кринский находился в напряжении. Он молча стоял, не зная, что можно сказать, ибо в лагерной жизни события могут изменяться моментально. Вор встал со стула, подошел к Кринскому, и стоя напротив, стал внимательно смотреть прямо ему в глаза. Он вначале не узнал Кринского, так как тот стал носить бороду. Однако, вглядевшись в лицо Кринского, словно не веря происходящему, вор буквально подпрыгнул от радости! - Борька-жид! - закричал он. - Неужели ты? Действительно ты? Затем он стал обнимать Кринского, словно близкого и старого друга, целовал и прижимал его, постоянно повторяя: - Борька-жид! Борька-жид! Неужели это ты? После завершения этой эмоциональной встречи и возвращения Кринского в свой барак, Колька-Резаный немедленно приказал банде своих воров уважать и защищать своего знакомого. Он напомнил своим людям, что Кринский был одним из руководителей бригады в Ивдельлаге и постоянно помогал людям в наихудшие времена, и даже спас их от работы и голода. Он считал Кринского своим другом и спасителем, объявил Кринского одним из своих. На следующий день норм принесли Кринскому кашу, мясо, хлеб... Кринский был воодушевлен! Он раздал эти продукты группе евреев, с которыми я познакомился позже, когда вошел в ее состав. Получил свою порцию и я. Пока же мы интересовались событиями, произошедшими в бараке, где находились воры. Всех интересовали причины доставки продуктов Кринскому, и вскоре мы услышали рассказ об этом. Вот что он рассказал: В Ивдельлаге Кринского как-то назначили старшим по уборке и расчистке дороги от снега, поставив его во главе группы воров. Никто из воров не желал работать. Они проводили время в разговорах, выпивке и им до черта было все остальное. Кринский отвечал за работу бригады, скрывая ее бездеятельность, оформлял не нее пайки более высокой категории. Добавим, что в лагере воры в законе (иначе, - воры, осужденные согласно закону) работали редко. Они жили своей лагерной жизнью. Чтобы избежать неприятностей от этих бандитов и удара ножом, Кринский ежедневно предоставлял фальшивые документы о перевыполнении норм выработки на 150 процентов, что также обеспечивало дополнительные пайки, в очень голодное время для всех остальных заключенных. (Лернер Джо. Прощай, Россия!: Мемуары «американского шпиона»)
Железная дисциплина, неписаный воровской «кодекс», иерархия внутренней власти, верховенство «королей» с их охраной, ножи и кастеты, в то время как даже надзиратели не имели права носить оружие в зоне, незаурядная, отчаянная смелость и жестокость - вот то, что успешно обеспечивало привилегированное положение «бытовиков» в лагерях. Жизнь человека, как говорили, ничего не стоила: убивали за самокрутку махорки и в худшем случае расплачивались за убийство несколькими сутками изолятора. Причем, чтобы распрощаться с жизнью, совсем не обязательно было что-то совершить. Иногда было достаточно быть проигранным в карты (особым шиком считалось играть на жизнь вольнонаемных: надзирателей, офицеров и даже начальников лагерей; не отдавшего свой «долг» самого ждала смерть). Вместе с тем постоянные распри, поножовщина между «суками», «ворами в законе», работавшими нередко по заданиям администрации лагеря, и «честнягами» - ворами, соблюдающими свой «кодекс», ослабляли в целом нерушимое воровское лагерное «товарищество». Один вор, говоря о междоусобице в их среде, сказал мне, что это предвидел еще Ленин, отметивший, якобы, что «воровской мир сам себя уничтожит». Когда я спросил этого «интеллектуала», стал бы он воровать, если бы материальные условия жизни позволяли всем жить в полном достатке, он ответил: «Конечно, при любом строе и в любых условиях». После грандиозной резни среди воров в 1948 г. в бухту Ванина был отправлен большой этап, и в Воркутинских лагерях стало значительно спокойнее, однако не настолько, чтобы это как-то ощутимо покачнуло господство этой категории заключенных среди всех прочих, тем более что к ним постоянно прибывало пополнение с воли. (Вознесенский Э. А. Из книги «Вхождение в жизнь»)
В Ванино Янковский пробыл с октября по декабрь 1947 г. "Этап шел за этапом: с колес на пароходы и обратно. И здесь я впервые увидел сознательный акт членовредительства. Молодой урка по кличке Колыма панически боялся отправки на Крайний Север. Я задержался возле чурбана, на котором он, дневальный барака, колол растопку. В этот момент по устной лагерной почте пришло сообщение: "Завтра этап!" Услышав жуткую весть, уголовник покрыл всех и вся страшным матом, опустил левую кисть на чурбан и одним махом отрубил себе четыре пальца". (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Так шли дни за днями, и, наконец, в Ванино пришла весна. Зашевелились урки, среди них прошел слух, что формируются эшелоны на запад и их всех скоро отправят назад в лагерь на материк, а не на Колыму. К маю слух обрел реальность, заготовлялись проездные документы, вещевые и продовольственные аттестаты, отбирались дела. Урки собирались группами, о чем-то взволнованно говорили. Мужики до их тайн не допускались. Мне случайно по секрету стало известно, что предполагаемое место их отправки - Амурские лагеря. "Придурки", работающие в конторе, подтвердили ходившие среди зэков слухи. Наконец, в один солнечный день апреля всем главным уркам в законе было приказано собраться у вахты лагеря с вещами. Мы наблюдали трогательные сцены прощания уезжающих с коллегами, остающимися в Ванино - поцелуи, объятия и даже слезы. Когда все уезжающие собрались, их стали выводить за ворота. Впереди шествовал Иван Упора и его ближайшие помощники. Ворота лагеря закрылись, и вдруг на глазах у остолбеневших от изумления блатных вся группа за пределами лагеря была окружена солдатами регулярных войск МВД с автоматами. Им было приказано лечь вниз лицом на землю, руки заломили за спину, и надели наручники. Потом все они были помещены в спецтюрьму за пределами пересылки. Оставшиеся в зоне, урки взорвались криком, воем и свистом. Весь лагерь пришел в движение, тут же организованные летучие отряды из воров захватили административное здание внутри зоны, а в заложники были взяты все надзиратели, находившиеся в этот момент в лагере, и в том числе начальник учебно-воспитательной части пересылки старший лейтенант Борисов. Требование воров: вернуть назад в лагерь всех урок, заключенных в тюрьму. Внутри всех зон установился беспредел и анархия. Начались перебои не только с едой, но стало не хватать и воды. Комендатура перестала работать, и каждый барак объявил свой суверенитет, на основе закона тайги, где сила определяла и власть. Мы все пытались реже выходить из своего барака, слушали песни Иосифа, спорили по разным вопросам и делились своими воспоминаниями. Однако, голод не тетка, и одними разговорами сыт - не будешь. На четвертый или пятый день этой "свободной" жизни решил попытать счастья и поискать какой-нибудь еды у знакомых мне блатных. Выйдя из барака, я посмотрел вокруг и ахнул: на рейде стояла громада океанского теплохода. Решив выяснить обстановку спустился в первую зону, где находилась лагерная контора и у встреченного знакомого "придурка" спросил, что за теплоход стоит в бухте. "Советская Латвия", - ответил он, - скоро будет погрузка этапа, но всех он, по-видимому, не возьмет, очень уж много народа скопилось в лагере. Подойдя к первому бараку, находящемуся напротив ворот вахты, где я жил раньше, обратил внимание, что здесь толпилось много народа, часть из которого грелась на солнце и смотрела на теплоход, а другие о чем-то оживленно говорили. Большая группа блатных почковалась отдельно, перебрасывались между собой матом и все они были вооружены прутьями и палками. Только я собрался зайти в барак, как вдруг ворота распахнулись, и за ними стояла цепь солдат с автоматами, направленными на людей в зоне. Еще не соображая ничего, я рухнул на землю, сказался фронтовой инстинкт, и тут же затрещали очереди из автоматов, и цепь двинулась внутрь лагеря. С опозданием в несколько минут громкоговоритель, установленный в зоне, прохрипел: «Внимание, внимание всем! Ложись на землю, руки за голову»! Люди заметались, бросились бежать в ужасе, забивались в разные щели. Я остался лежать у барака, а автоматчики прошли мимо меня, непрерывно стреляя. Следует сказать, что стреляли они от «живота», не прицельно, поливая пулями перед собой. В этот день было убито и ранено около ста человек, преимущественно мужиков. Но восстание уголовников в бухте Ванино было подавлено, и заложники освобождены. На следующий день стали грузить в трюмы теплохода людей. Последними, в наручниках, туда были отправлены все главные урки, находящиеся в тюрьме и среди них Сашка Олейников и Иван Упора. После отплытия "Советской Латвии" народу в зоне значительно поубавилось, но освобожденные места постепенно заполнялись вновь прибывающими. (Бронштейн В. Б. Преодоление)
Большие группы "сук", имевших своих признанных авторитетов и собственный подход к понятию "сучьего закона" делились на пивоваровцев, олейниковцев, упоровцев и других. Сюда не относились трюмленые воры, которые ни к кому не присоединялись, а "сучий закон" трактовали как кому выгодно. Поэтому антагонизм среди различных групп "сук" возникал повсеместно. Как правило, он кончался открытой борьбой за теплые места во внутрилагерном руководстве. Мне пришлось наблюдать это изнутри и быть в самой гуще событий, названных потом ванинским бунтом. Пришел эшелон из Воркуты, битком набитый урками разных мастей. Воров в законе направили в "бур", а остальные, преимущественно трюмленые суки, расположились в третьей зоне, как более отдаленной и свободной из всех других. Вот им-то и не понравились порядки, установленные здесь Олейником, который не позволял грабить мужика и даже играть в карты. Они стали роптать, объединяться в небольшие кучки, которые быстро расходились при появлении кого-то из комендатуры. Во главе недовольных встал Иван Упора, известный в лагерях Воркуты трюмленый вор с низким интеллектом, дегенеративным лицом и душой убийцы. Ходил он, окруженный своими приверженцами, в расстегнутом полушубке и зимней кожаной шапке с не завязанными ушами, клапаны которой располагались не поперек лица, а вдоль, и поэтому не завязанный шнурок клапана все время болтался перед его носом. По-другому свою шапку он никогда не носил, и, по-видимому, считал это верхом блатной моды. С появлением упоровцев как будто уже налаженный порядок в зоне нарушился. Участились грабежи и убийства, и кормить стали также значительно хуже. Правда это все было относительно, так как наша еда состояла из 400 г. мокрого черного хлеба и баланды из молодых акулят. Где их брали, мне было не понятно. Хлеб съедали мы мгновенно, и понятно - оставить его до обеда редко кому удавалось. Шкуры акул можно было жевать часами, и все равно они были несъедобными. Чувствовалось, что Олейник постепенно терял власть, и что-то должно было произойти. Следует сказать, что ни одному блатному, к какой бы он масти ни принадлежал, ехать на Колыму не хотелось. Там необходимо было работать, и кто ты есть: мужик, блатной или "сука" - неважно, на Колыме все должны вкалывать - иначе смерть. И порядки там были по рассказам не те, что на материке, долго не церемонились, не можешь работать или не хочешь, быстро отправляли на тот свет, чтоб не ел чужой хлеб, который нужен другим. Поэтому на тайной сходке урок всех мастей было решено поднять многотысячный лагерь на борьбу за отправку всех блатных назад на материк. Для этой цели захватить власть внутри лагеря и убить Олейникова, а на его место поставить Ивана Упору и его людей. Кроме того, должны быть сразу же уничтожены все люди Сашки Олейника и его поддерживающие "суки" в лагере, потом захват санчасти и нескольких надзирателей в заложники, дальнейшие действия по обстановке. В темную ноябрьскую ночь перед октябрьскими праздниками я видел, что мелкие урки, возбужденно разговаривая, подходили к угловым стенкам бараков и вынимали из стены, вставленные между бревен металлические заточки, самодельные ножи и кинжалы. Один из молодых воров, подмигнув мне, сказал: "Сегодня ночью будет большая война". Я это понял, когда старый и больной вор дядя Костя еле спустился с нар, и, взяв в руки нож, нетвердо стоя на ногах, сказал, что он сегодня обязательно кого-нибудь "пришьет". Ночь "длинных ножей", как бы назвали ее гитлеровцы, произошла прямо под праздник с шестого на седьмое ноября 1948 года, когда и охрана была, не так внимательна и весь офицерский состав отмечал праздник дома. Удары ножей обрушились на сук из комендатуры, там, где они были в то время. Помощника Олейникова по кличке «Китаец», прямо рядом со мной подняли на пики, и остервенело добивали до тех пор, пока каждый из нападавших не ударил его ножом, а он сам превратился в бесформенный кусок мяса. Часть "сук" из комендатуры, которых не застали врасплох, отбиваясь от нападавших, смогли добраться до запретных зон у стен лагеря и залечь там под прикрытием пулеметов охранников. Сашку Олейникова, согласно неписанному закону, пришел убивать сам Иван Упора. И постучав в дверь комнатушки, где тот спал, он предложил ему открыть дверь и рассчитаться. Тот немного выждал, а потом внезапно выскочил в одном белье, держа в одной руке нож, а в другой табуретку. Его напор был стремителен, и, по-видимому, нападавшие, зная силу и храбрость Олейника, немного растерялись. Ловко орудуя ножом и защищаясь табуреткой, получив лишь небольшое ранение, Олейнику удалось добраться до проходной и скрыться среди солдат охраны лагеря. В эту ночь всего зарезано было человек семьдесят. Точное число погибших знало только лагерное начальство и то после подсчета всех потерь за несколько дней, так как в последующие дни дорезали тех, кто случайно остался жив и с кем сводили личные счеты. Основная группа упоровцев после резни укрылась в санчасти и утром выдвинула свой ультиматум: Иван Упора становится комендантом и формирует состав до отправки всех урок назад на материк; после чего они освобождают помещение санчасти, всех врачей и четырех захваченных ими надзирателей. Через сутки руководство лагеря дало положительный ответ, предварительно согласовав его с управлением в Магадане, но как потом выяснилось, затаило при этом, как говорится, большое хамство. Упоровцы свою победу праздновали долго и с большим восторгом. Для всех зеков устроили как бы праздничный обед. В баланду дополнительно к акулам было нарезано немного картошки и насыпано крупы. Возобновились обходы бараков членами комендатуры во главе с Иваном Упорой, и он лично интересовался нашим житьем-бытьем. Однако порядка в зоне стало значительно меньше, и пожаловаться на распоясавшуюся всякого рода шпану было некому. Да и сама комендатура вела себя, как шайка обычных бандитов, которыми они и были, но к тому же дорвавшихся до власти и потому делавших все, что хотели; правда, мира и согласия между собой у них также не было. С приходом в комендатуру Ивана Упоры участились случаи смерти от голода. Выдаваемую зеку законную пайку уже теперь никто не охранял. (Бронштейн В. Б. Преодоление)
Но о том, что пересылка ещё существовала после амнистии 1953 г., говорят многие факты. Например, из рабочей зоны в Сортировочной ушло шесть человек, поймали всех сразу, кроме "Соловья". Щупленький "Соловей" держал в своих руках зону, у которой насчитывалось тысяч пять-шесть. "Соловей" считался в бегах, руководил кражами в порту. Имел три срока, один за побег, другой за убийство охранника. Во время прочёсывания ОВД порта Пётр Севрюков обнаружил "Соловья" в одной из труб большого диаметра. Уже находясь под следствием, "Соловей" в камере ("камерный" бандитизм) убил ещё одного заключённого, приняв его за "наседку". "Соловей" был приговорён к высшей мере наказания. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
И тогда я обратила внимание на Олейника, предлагаю и вам сделать то же самое. Материал о нем разбросан в рукописи, но по мере чтения возникает странное впечатление... Олейник, бывший летчик, работал в портовской зоне, ходил всегда с тросточкой, а в ней "пика" была. Вспоминают и такое: "Когда Олейника сопровождали в САНО двое охранников, один из них нес для Олейника две подушки". Один из старожилов рассказывал о своей первой встрече с Олейником: "Как-то пришла бригада с новым бригадиром. Кто это? - "Олейник". - "Имя это я уже слышал. И когда они паковали свинец в ящики для отправки в Магадан, я с ним разговорился: "Коля, за что попал? Говорят, ни за что ведь сидите". Воры "в законе" не работают, а Олейник, как и все, паковал свинец. Олейник ответил: "Знаешь Алешку Степина?" - "Знаю" - "Хочешь узнать, поговори с ним. Мы вместе в школе учились". - "Да мне от тебя хочется узнать". Вот что Олейник рассказывал: "Закончил школу, поступил в авиационное училище. А тут война, стал летать, сбили под Москвой. Долго лежал в госпитале, подлечили, комиссовали, пришел домой. Мать у меня одна. На работу не устроился. Подвернулись ребята, одно дело проделали, второе, а на третьем попался. Дали срок". Олейник был небольшого роста, плотный, крепенький. Всю зону держал, руководил "суками". Инстинкт был развит так, что чувствовал, когда на него нападение готовят. Ночью, когда к нему пробовали подойти, вскакивал, тогда уже никто не трогал. Готовили Олейника к отправке в Магадан, а ему здесь в зоне Шура нравилась. Требовал, если ее с ним не отправят, то в дороге таких дел натворит... Отправили их вместе. Олейника убили где-то на марше в Магадане". (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Этапы разные были: такие, как Упоров, Олейник командовали. У каждого своя кличка была, в деле так и писали: кличка такая-то. Им многое разрешалось. Фунт ходил все время с ножом: "Я никого не трону, это - он своих". Олейник, Упоров ходили тоже с ножами. К Упорову из Сортировочной привозили женщину, которая ему нравилась. Олейник - здоровый, сильный. Идёт, бывало, по лагерю: "Здорово, начальник! Тихэнько?". - "Тихэнько". У него была Шура - машинистка, он все время заботился о ней. Запомнилось, как Олейник весь этап в лагере положил. Ходит по головам заключенных: "Ты будешь "сукой"?". Офицеры стояли в сторонке, смотрели. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Н.Н. Калинченко рассказывал: "У заключенных были свои суды, сами судили, сами и убивали друг друга. Погибал часто и виноватый, и невиновный. Администрация потакала вору "в законе", потому что он держал зону. Вору "в законе" выдавали чистую постель, гладили брюки, для него и пищу лучше и отдельно готовили. Например, у Упорова уголок в общем бараке был отгорожен простыней. У него и адъютанты свои были. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
Первое дело П.Н. Кручака связано с бандой Упорова. Банда Упорова, 22 человека, потребовали, чтобы их отправили в лагеря Западного управления. Им обещали, оформили документы, вывели, надели наручники, привели и посадили в палатку на том месте, где позднее возникла 17 зона. Зоны еще не было, отсюда группу Упорова перевели в следственный изолятор первой зоны. Заключенные сумели передать в первую зону команду, вспыхнул бунт. Заключенные взяли заложником врача Ривкуса, младшего лейтенанта Пономарева, инспектора спецчасти Горелову и еще несколько человек. Заложников завели в санчасть и передали: "Если не выпустите Упорова, мы уничтожим заложников". В это время из Магадана приехал начальник охраны полковник Новиков, он и возглавил операцию по освобождению заложников. Пытались уговорить заключенных, а затем заявили: "Не освободите - применим оружие!". Когда ворвались в первую зону, один из заключенных кинулся на подполковника Котова с "пикой". Котов убил зека наповал, но в тот момент он и сам этого не заметил. В ходе операции зеки ранили врача Ривкуса, многие из заключенных спрятались в санчасти, забились под одеяла. Ходили потом, проверяли всех. Группу Упорова судили и отправили в Магадан, сам Упоров погиб уже где-то в Магадане. *** Н.И. Калинченко: "Группу Упорова судили в маленьком клубе, где сейчас ресторан "Волна", в это время отключили свет на какое-то мгновение, но в зале все остались на месте. После Упорова "вором в законе" был Пятак. (А.Шашкина "Ванинская пересылка")
