С Иваном Жуком мы снова встретились на пересылке Берегового лагеря. Там уже носили номера особенные. В Озерном лагере у меня был лишь один номер – на спине – Я-815. А здесь разгуливали пижоны с пятью номерами: на спине, на груди слева, на рукаве справа, на коленке слева и на фуражке или шапке. Номера были сложные, похожие на химические формулы: Например: Н2-560, А2-001 и т. п. Мой номер в Берлаге был И2-594. Он у меня (подлинный, нагрудный) сохранился, только с римской двойкой И II-594. Передовики производства красовались на стендах в фуражках или шапках, и у каждого на головном уборе был тщательно выписан номер. На пересылке было весело. Хозяином там был Иван Жук. Ворья больше не было. Было несколько уважаемых битых фрайеров (в основном из военных и обязательно природных русаков, то есть русских из России). Были шестерки из западных украинцев, из харбинских русских. Чифирили. Ели молодую свежепойманную жареную треску. Ах! Как она была вкусна! Этап, и опять мы расстались. Я уехал на Бутугычаг. Зима 1951/52 года была для меня почти гибельной. Ну вот, а встретились мы снова с Иваном Жуком на «Черных камнях». Он уже давно знал историю моей жизни. Мне он тоже все о себе рассказал, еще когда ехали в телячьем вагоне до Ванино. Встретились мы как друзья, как родные люди. Он уже слышал, что меня хотели зарезать на Копугане. Да, если б нам на «Черных камнях» попались Протасевич или Дзюба! Вместе с Иваном мы отпраздновали смерть Сталина. Двух друзей Ивана Жука я хорошо знал по Дизельной, мы жили там в одной секции барака. Федор Иванович Варламов, 1920 года рождения, работал на «Черных камнях», как и на Дизельной, столяром в рабочей и жилой зоне. Очень хорошая специальность. Сидел он за плен. Попал в плен раненым во время тягчайших наших неудач в 1941 году, когда немцы брали в «котлы» десятки тысяч наших. Судьба его чрезвычайно типична для почти всех осужденных за плен кадровых офицеров. Хотя в плену он краткое время работал на ремонте дорог, он ничем себя не замарал, бежал довольно скоро, воевал всю войну и даже не только до Берлина дошел, но и до Порт-Артура. Окончил войну майором, имел боевые ордена, а в 1946 году получил… 25 лет за измену Родине. Был он мой земляк – воронежец… Впрочем, я еще расскажу о нем. Второй друг Ивана и мой друг (я уже писал о нем, когда рассказывал о Дизельной) Игорь Матрос работал на «Черных камнях» в бурцехе. Родился он в 1928 году в Ленинграде, окончил что-то морское, среднетехническое. Взят был с военно-морской службы за высказывания против Сталина, получил 25 лет. Приземистый, сильный физически. Однако же и в шахматы – сколько мы ни играли – не мог я его обыграть. Он говорил мне ласково после очередного проигрыша: – Игруля! Тебе надо сделать шахматы маленькие-маленькие и учиться играть для начала под столом. Игорь, работая в бурцехе, взял на себя техническое обеспечение побега. Он отковал из прекрасной шведской стали (из обломков шведских шестигранных буров) четыре великолепные пики – обоюдоострые (можно резать, можно колоть) кинжалы с лезвием 22-23 см. Ими вполне можно было бриться. И двое кусачек для проволоки. Нужны были в общем-то одни, во на всякий случай он достал и наточил две штуки. Разделились на пары, тренировались, насколько это было возможно, где-нибудь в пустом штреке. Иван и я составляли одну пару. Федор и Игорь – другую. Иван и Федор при прыжке должны были хвататься за солдатские автоматы. Я и Игорь – действовать пиками. Конечно, риск был очень велик. Что ножи и голые руки против автоматов! Была предусмотрена возможность гибели двоих из нас. Машину мог вести любой. Поэтому даже в случае гибели троих оставшийся имел шанс прорваться в вольную тайгу. Пики и кусачки были переброшены Игорем из рабочей в жилую зону во время пурги. Уходить решено было, когда стает снег, в одну из коротких весенних ночей, через средний участок ограждения, чтобы быть подальше от вышек. На этой стороне, параллельно колючей проволоке, вне лагеря проходила неглубокая геологическая траншея. Но надо было минут на двадцать – двадцать пять погасить прожекторы на этом участке. Погасить технично, чтобы наш уход был не сразу замечен. Разве увидишь с вышки за 300-400 метров, что кое-где проволочка покусана? Не увидишь. На каменной гальке тоже следов никаких. Место прохода через ограждение предполагалось посыпать махоркой (от собак) до Черного ручья, а до него всего двадцать метров. Затем по ручью бегом – он не глубже чем по колено, – из световой зоны. Затем – все время по воде – до Шайтанки. От Шайтанки по ручью в распадок за Желтой скалой. Там опять посыпать махоркой, но не густо, чтоб ее не было видно. И в стланике ждать фабричную машину. В любом случае – будет стрельба или нет – проехать через Усть-Омчуг как можно дальше, как можно ближе к густой тайге. Было четыре брезентовые куртки, которые обычно надевают поверх телогреек вольные гормастера и прочая вольная шушера. Шапки и брюки – тоже вольные. Продуктов (и я, и Федор, и Игорь получали посылки) – на две недели. Предусматривалась и возможность укрыться в стланике на Желтой скале на несколько дней, пока все успокоится. Мы будем в двух километрах от лагеря, а искать нас будут уже где-нибудь на Индигирке, полагая, что мы рванули зайцами на каком-нибудь грузовике. Светом в жилой зоне командовал электрик Коля Остроухов, тоже, к слову сказать, мой земляк. Ему оставалось еще четыре года (как в песне) от его десятки «за язык». С ним был связан только Иван, но все мы знали об их договоре. Коля мог технично устроить темноту. Я не знаю, как именно он мог это сделать: вынуть предохранитель и заменить его сгоревшим или имитировать случайное замыкание, но он обещал Ивану все устроить как надо. Коля знал, что в случае отказа Иван его технически замочит, в случае же если он донесет куму, Ивана просто посадят в БУР, из которого он рано или поздно выйдет. Но еще до выхода Ивана оттуда его могут замочить Ивановы дружки. Коля был нами роскошно одарен – шмотками, спиртом, жратвой, деньгами. Растаял снег. Черный ручей весело бушевал в двадцати метрах от проволоки. Настала ночь побега. Мы жили в одной секции и, не имея часов, заранее, сориентировавшись по цвету неба, собрались наготове в сушилке, решетка там (это было известно только нам) лишь внешне казалась грозной, а в самом деле была легкопроходимой – два прута вынимались, а поперечины были далеки друг от друга. по всей секции и особенно в сенях возле параши посыпали махоркой. Было договорено, что Коля выключит освещение в 3 часа 10 минут. 3 часа ночи легко определялись (у Коли тоже не было часов) – над фабрикой, километрах в пяти по прямой, на соседней сопке рвали резервуар для воды. Палили в 9 утра, в 3 часа дня, в 9 вечера и в 3 часа ночи. Простучали взрывы. Мы вынули прутья, приготовились. Погас свет. Через минуту мы были у намеченного места ограждения. Минуты четыре ушло на проход. Федя полз впереди и ювелирно кусал колючку. И не бросал, а ваял ее с собой, как и кусачки. Я полз последним, слегка посыпая след махоркой. Встали. Я последним вступил в геологическую траншею. Иван сказал: – Слава богу! Скорее, ребята, в ручей! И тут вспыхнул свет. И как-то необыкновенно дружно, словно ждали, с обоих вышек ударили пулеметы. – Вот б…дь" – успел только крикнуть Иван и захлебнулся. Я успел увидеть, как упали Иван и Игорь. Потом меня сильно ударило в левую руку (камень, что ли? – мелькнуло в уме), и я потерял сознание. (Из книги А.Жигулина "Черные камни")
С Иваном Жуковым – Жуком – я познакомился еще в августе 1951-го, когда на большой 035-й колонии Озерного лагеря формировался этап на Колыму. Колонну заключенных построили внутри зоны, чтобы вести на посадку в телячьи вагоны, и начальник конвоя звонко крикнул: – Беглецы – вперед! В первую шеренгу! Из разных мест строя вышли два человека и стали впереди первой шеренги – я и незнакомый мне человек, высокий, широкоплечий, яркоголубоглазый, светловолосый, с медным нательным крестом в просвете распахнутой рубахи, лет на десять старше меня. Его назвали первым' – Жуков! – Я! Иван Степанович, 1919 года рождения… – Жуков. А еще? – Жуков. Он же Сидоров, он же Степаненко, он же Ковалев… – Хватит. Статьи?! – 58-8, 58-14, 59-3, 136… – Хватит. В наручники его! – Следующий! Как там тебя? – Жигулин Анатолий Владимирович! 1930 года рождения? Он же Раевский! 58-10, первая часть, 58-11, 19-58-8… – Откуда бежал? – С Тайшетской пересылки. – От нас не убежишь! В наручники его тоже!… Мужик, – обратился он к кому-то из первой шеренги, – возьми его вещи! Мешочек мой – сидорочек – был уже невелик и легок. Когда заковали и замкнули нас в наручники, Иван Жуков повернулся ко мне светлым, добрым лицом и радостно сказал: – Привет, воришка! Я-то думал, что я один здесь. – Я не законник. Я честный битый фрайер… – Восьмой пункт-то у тебя не фрайерской. Да фрайера и не бегают. Ты не бойся – я честный вор. Ты откуда сам-то?… – Из Воронежа. – А! Москва – Воронеж – шиш догонишь! А я москвич. С Марьиной рощи. Бывал в Москве? – На пересылке. На Краснопресненской… Раздалось: «Шагом марш!» Колонна тронулась. Шли недолго. Уже стоял наготове порожний состав с телячьими вагонами. К вагонам подводили группами, по счету – сколько должно уместиться в каждом. У двери вагона наручники с нас сняли – все полотно, весь состав – все было уже оцеплено. Иван Жук выбрал самое лучшее место – на верхних нарах возле решетчатого, но открытого окна. (Из книги А.Жигулина "Черные камни")
Приветствую! Из воспоминаний Геннадия Темина. 1947г - 4-й лагпункт Интлага Воры Костя Мясник и Александр Соловьев, погоняло Пушкин - на Колыме ссученные сожгли на железном листе. 1950 Тенькинское управление прииск Крутой (штрафной), Воры Федя Косицын, Вася Дубина, Костя Мясник. 1957 Озерлаг 3-й лагпункт, поселок Анзёба, Воры Ваня Француз и Хищник.
Добрый вечер! Отец его, коммунист, застрелился в 1931 г. Сашка (так звали до лагерей) попал в штрафбат прямо из тюрьмы, потом плен, РОА, плен и т.д. ...В 1948 г. пришел с Ванино в одну из зон Нижамурлага с..чим этапом. С..ки с этапа резали Воров, захватили лагерь. ...В 1949 г. был в спецлагере (воровском) Озерлага. Как-то скрыл, то что был на ДВ. ...Готовил восстание в Озерлаге вместе с политиками, после раскрытия в 1951 г. получил вышку. Сидел центральном изоляторе в камере смертников. В 1952 г. заменили червонцем и отправили на этап.
Слученков Энгельс Иванович (лагерная кличка «Глеб»), 1924 года рождения, уроженец с. Борки Шацкого района Рязанской области, русский, образование 8 классов, осужден в 1945 году военным трибуналом 3-й ударной армии по ст. 58—1 «б» к 10 годам ИТЛ. Осужден в 1948 году военным трибуналом войск МВД при Дальстрое по ст. 1 ч. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении охраны личной собственности» на 10 лет ИТЛ. Осужден в 1952 году лагсудом Озерного лагеря по ст. 58–10 и 58–11 УК РСФСР — на 10 лет. Слученков в 1944 году сдался в плен немцам. Находясь в плену, в июне 1944 года добровольно поступил в так называвшуюся «Русскую освободительную армию». Прошел подготовку на курсах комсостава и в ноябре 1944 года получил звание подпоручика, быт назначен старшиной резерва офицерского состава. В ноябре 1944 года стал сотрудничать с органами немецкой разведки, окончил в феврале 1945 года разведывательную школу и был переброшен в расположение частей Красной Армии с заданием вести разложение в войсках и собирать шпионские сведения. Отбывая наказание в Озерном лагере, в июне 1950 года Отученков вместе с заключенным Карелиным организовал подпольную группу «Товарищеский союз», целью этой организации являлось оказание сопротивления на случай применения репрессий со стороны советской власти к заключенным. Проводил антисоветскую агитацию и вербовал в эту организацию заключенных.
Доброго дня! Был еще Жук: Жуков Иван Степанович (он же Сидоров, он же Степаненко, он же Ковалев), погоняло Ванька Жук, 1919 г.р., москвич с Марьиной Рощи, судился по ст. 136, 167, 82, 59-3, 58-8, 58-14 УК РСФСР 1926 г., бежал шесть раз. В августе 1951 г. с 35-ой зоны Озерлага ушел этапом на Колыму, в Берлаг. Держал берлаговскую пересылку в Магадане. В начале 1953 г. привезли на рудник «Бутугычаг». Летом 1953 г., при попытке совершить свой седьмой побег, был застрелен с вышки на одной из бутугычагских подкомандировок.
Доброй ночи! Уважаемые Прайм-Крайм, приношу извинения, здесь ошибка. Янга – это не Краслаг и к одноименным прииску и реке в Восточных Саянах отношения не имеет. «Янга» – так официально назывался ОЛП Севураллага и находился, судя по топонимике, в 50-ти км к северу от Сосьвы…….Что касается Рябого, то это Рябов Виктор П., 1924 г.р., судим 6 раз, из них последний в 1952 г. на 25 лет по ст. 58-8 и 58-9 (стали давать за покушение/убийство сотрудника ИТЛ). ……22 апреля 1954 г. в 3-е л/о Степлага (п. Кенгир, Карагандинская обл.) привезли черный этап с 494-мя уголовниками-рецидивистами - штрафниками Сиблага (г. Мариинск) и лагерей Колымы, во главе которых были Глеб и Рябой. (Слученков Энгельс Иванович, погоняло Глеб, 1924 г.р., ур. с. Борки Шацкого р-на Рязанской обл., русский; в 1945 г. осужден в/т 3-й Ударной армии по ст. 58-1 «б» (за службу в РОА) на 10 лет, отправлен на Колыму; в 1948 г. осужден в/т войск МВД при Дальстрое по ст. 1 ч. 2 Указа ПВС СССР от 04.06.1947 г. на 10 лет; в 1952 г. осужден лагсудом Озерного ИТЛ (г. Тайшет, Иркутская обл.) по ст. 58–10 ч. 1 и 58–11 (за организацию в июне 1950 г. подпольной группы з/к Озерлага, с целью оказания сопротивления администрации) на 10 лет.) В планах мусоров было разбавить и дезорганизовать сплотившийся контингент Степлага, состоявший из украинских и прибалтийских националистов и военных с 58-й. В результате прибывшие уголовники добили режим, и в Степлаге произошло самое крупное восстание заключенных в истории Союза с волынкой почти на полтора месяца. Среди организаторов, после лидера политиков, бывшего военнопленного подполковника Кузнецова, 2-ым номером стоял Глеб, представлявший бытовиков. Рябой держал собранных в ШИЗО активистов и стукачей. Восстание подавляли, как правильно писал уважаемый Алтай, регулярными войсками с танками Т-34, которые давили людей. По воспоминаниям очевидцев, когда схватили Глеба, мусора его ломали, подкидывая и роняя об землю. Судили всех закрытым судом, о котором известно только, что Кузнецов получил ИМН с заменой на 25. Через несколько лет он был реабилитирован и освобожден.
12204
