28 августа 1948 года АФОНИН и РАКИШЕВ, отбывая срок наказания в Темиртаусском отделении ИТЛ "Р", войдя между собой в преступную связь, на почве низменных побуждений совершили убийство заключенного ВЯЛОВА Николая Михайловича, нанеся последнему десять ножевых ранений, от которых ВЯЛОВ моментально скончался.
20 мая 1950 года ЗУЕВ П.П., НИКИТИН А.М. и ИВАНОВ-БАБУШКИН В.П., содержась в зоне Карабасского отделения Карлага и вооружившись самодельными ножами, на почве бандитских побуждений напали на стоящего около проволочного заграждения заключенного БАРАНОВА и стали наносить ему удары. При этом ЗУЕВ ударил БАРАНОВА первым, нанеся ему удар ножом в спину. НИКИТИН преследовал убегавшего БАРАНОВА и нанес ему удар ножом в область грудной клетки. ИВАНОВ-БАБУШКИН также преследовал БАРАНОВА с ножом в руках, стараясь нанести ему удары. От полученных ранений БАРАНОВ там же скончался.
27 июня 1950 года ИВАНОВ-БАБУШКИН В.П., содержась в Карабасском отделении, в камере №4 барака №10, будучи выведен на прогулку совместно с заключенным КУВАЛДИНЫМ Н.Г., содержавшимся в камере №1 барака №10, договорились между собой об убийстве заключенного ТЕРЕНТЬЕВА, находившегося в камере №1. Для чего ИВАНОВ-БАБУШКИН во время прогулки обменялся одеждой с ФРОЛОВЫМ, который находился до прогулки в камере №1. После прогулки ИВАНОВ-БАБУШКИН, переодевшись в одежду ФРОЛОВА, перешел в камеру №1, а ФРОЛОВ в одежде ИВАНОВА-БАБУШКИНА вместо него пошел в камеру №4. Утром 27 июня 1950 года КУВАЛДИН поднял ТЕРЕНТЬЕВА с нар, дав ему прикурить папиросу. В этот момент ИВАНОВ-БАБУШКИН набросил полотенце на шею ТЕРЕНТЬЕВА и совместно с КУВАЛДИНЫМ его удушили.
10 февраля 1951 года КУВАЛДИН и СУББОТИН, отбывая наказание в Карабасском отделении Карагандинского исправительно-трудового лагеря, вооружившись ножами, напали на заключенного ПЕЧЕКУТОВА и убили его, нанеся множество ран в разные части тела.
Из воспоминаний Леонарда Гендлина при беседах с писателем Корнеем Чуковским: К.И. показал мне письмо от бывшего уголовника. Сказал, что ему тяжело об этом писать. Привожу полностью: «Дорогой гражданин Корней Иванович Чуковский, пишет вам Пронька Рылеев, в прошлом вор в законе. Родителей своих никогда не видел. Из детского дома убежал на войну. Там в любом количестве требовалось дармовое человеческое мясо. Оттуда вернулся с пустым рукавом вместо правой руки. На работу никто не брал. В каждом городе брали подписку о выезде в 24 часа. Кому нужен бездомный инвалид? Так я попал в мир, вычеркнутый из человеческого общежития… В лагере сижу третий год, до освобождения осталось три года. Выучился писать левой рукой. В лагерной больнице мне попалась книжка ваших сказок «Чудо-Дерево». И вы знаете, Корней Иванович, впервые в жизни я по-настоящему плакал. Многие сказки выучил на память. Теперь я тоже стал писать сказки о людях нашей профессии. Среди настоящих воров есть очень хорошие люди. Когда выйду на волю, вы согласитесь оказать мне помощь стать сказочником? Полученные деньги мы честно разделим на две равные части. Согласен на наших книжках ставить две фамилии — мою и вашу, чтобы ни у кого не было обиды. 17 мая 1955 года г.Караганда С уважением, Пронька Рылеев» Какое доброе и взволнованное письмо написал К.И. наивному мечтателю — Проньке Рылееву. Между ними завязалась дружеская переписка. И вот однажды, начальство лагеря сообщило писателю, что «…гражданин П. Рылеев окончательно исправился и за примерное поведение представлен к досрочному освобождению». Когда Рылеев появился в Переделкино, К.И. сделал все, чтобы облегчить его дальнейшую жизнь. Но отверженный человек не сумел найти себе место под солнцем «социалистического рая». 28 августа 1958 года кавалер трех боевых орденов и четырех медалей, инвалид Второй мировой войны, гвардии старший сержант Пров Федосеевич Рылеев вечером бросился под поезд в метро на станции «Маяковская». В его орденской книжке был записан домашний адрес и номер телефона Чуковского.
Мне рассказывали, что Лева сначала был на Карагандинских шахтах, где его хотели зарезать бандеровцы, а затем в Кузбассе. Последние к 1953 г. все выше поднимали голову в лагерях в связи с «потерей позиций» воровского мира. Создавались внутрилагерные националистические группировки, ставящие перед собой прежде всего целью упрочение положения землячества в лагере. Особенно это касалось западных украинцев, которых в то время в лагерях оказалось больше, чем какой-либо другой национальности. (Вознесенский Э. А. Из книги «Вхождение в жизнь»)
Салам Клифт, С Юркой Осетином я встретился в Карлаге на 38ой в Карабасе в 89г, его с Павлодара с Крытой на Больничку привозили, в то время там на положении был Беджан, его Худо когда на Семск ушёл оставил. с Лариком в то время на Больничке был ещё один Вор Иона, он оттуда освабождался,а Ларика увезли на Крытую в Аркалык
Одной из самых беспощадных слыла команда Васьки Пивоварова, созданная в Караганде (Карлаг) из отпетых уголовников, провинившихся перед преступным миром и не имевших другого шанса выжить, кроме как вместе с лагерными властями сломать хребет «законному» воровскому сообществу. Васька Пивоваров, говорили мне, сам был вором и попал в штрафные батальоны. Повоевав и снова попав в тюрьму, он полностью перешел в услужение к чекистам. Никто не знал, какова на самом деле была численность этой команды, но предоставленные ей властями почти неограниченные права позволяли бандитам действительно наводить страх на лагеря, на управления лагерей, даже если в них содержалось по 30 — 40 тысяч человек. В команде попадались фронтовики, чаще всего из штрафных батальонов. Совершив на воле тяжкие преступления, получив за них по 25 лет и не имея шансов на освобождение, эти люди пошли на сотрудничество с администрациями лагерей, дававшими им работу — комендантами, нарядчиками, бригадирами, другими разнога уровня начальниками. В их руки власти передавали жизни огромной армии заключенных, старавшихся быть в стороне от властей и от головорезов. Суки были в каждом лагере. Цель поездки по лагерям особых команд, вроде пивоваровской, состояла в демонстрации силы «сучьей власти» и в окончательном, любыми средствами, подавлении авторитета воров. Не политические, а именно «честные воры» выступали в основном организаторами противостояния, возмутителями спокойствия и держали в напряжении всю систему исправительно-трудовых лагерей. Это я стал понимать, когда после пожара в изоляторе на Новом меня увезли в «малую зону» — так называлась пересыльная тюрьма на окраине Сусумана. За высокой оградой были проложены узкие деревянные тропы, с обеих сторон огражденные колючей проволокой, они вели к баракам. В полутемных коридорах видны были металлические двери камер. Даже после переполненных лагерных ба раков привезенные сюда заходились в кашле и задыхались. Спертый, прогорклый, едкий воздух был настоян на хлорной извести единственном предмете первой для зоны необходимости, который завозили в достатке. В одном из бараков, куда меня поместили, я услышал о появлении группы Васьки Пивоварова. Группа уже прошла Воркуту, Сиблаг, Норильск, Ангарлаг, Китой и другие зоны Севера и Восток и теперь пришла на Колыму. Методы пивоваровцев были такими же, как у подручных Иване Фунта, когда те трюмили воров перед воротами пересылки в Ванино. Но масштабы здесь были много крупнее. Я не принадлежал, повторяю, ни к ворам, ни к сукам, был сам по себе, сближался только с людьми, мне симпатичными. Чаще всего это были политические (о них я еще расскажу) или воры. Самостоятельность давала мне преимущества, но раздражала тех, кто предпочитал держаться клана. У пивоваровцев не было повода меня трюмить, но, вероятно, кто-то хотел со мной расправиться и им подсказал. На меня натравили Ваху — одного из приближенных Васьки Пивоварова. Он был широк в плечах и славился тем, что без промаха бил ножом соперника в сонную артерию. Брезгливый к людям, Ваха выглядел довольным, видя трупы. В тот день по непонятной мне причине я был вызван из камеры тюрьмы в «малую зону». Позже один из надзирателей, Сергей, расскажет мне, что это было сделано специально, но предупредить меня он не сумел. В дверях я увидел Ваху и надзирателя. Они перешептывались, бросая на меня взгляды, не предвещавшие ничего хорошего. Улыбающийся Ваха разбитной походкой двинулся ко мне. Держа обе руки за спиной, конечно же — с ножом, он подошел вплотную. У меня мелькнула мысль: может быть, у него два ножа? И куда он ударит — в шею своим коронным или подлым ударом ниже пояса? Еще, быть может, мгновение — и меня не будет. Вложив в удар всю накопившуюся злость, я опередил его взмах на тысячную долю секунды, и нож попал мне не в шею, а в правое плечо. Ваха отлетел к стене и стал сползать между окном и нарами. Но нары не дали ему упасть на пол, я наносил удары справа и слева, одной рукой справа в челюсть, а слева удары приходились по виску. В бараке полное оцепенение. Вбежали еще несколько надзирателей. Это спасло Ваху от смерти. (Из книги В.И. Туманова "Все потерять - и вновь начать с мечты...")
